Краска внешних стен, однако, все еще сохранила свою яркую и чистую привычную белизну. Толпа подбадривала криками одного из пожарных, который взобрался на кровлю, наполовину окруженную пламенем, и пожарным топориком разламывал крышу. Вид этих маленьких черных человеческих фигурок, играющих со смертью, казалось, пронзал сердца толпящихся людей удовольствием, – удовольствием, сродни непристойности.
Реконструируемое здание рядом с горящим, строением было окружено лесами. Несколько человек орудовали на лесах, предпринимая меры, чтобы не дать огню распространиться.
Огонь неожиданно стал издавать тихие потрескивания. Сюда не доносилось похожих на взрывы звуков, которые издавали горящие и падающие коньковые брусы и другие балки. Присутствовал какой-то монотонный гул, но он исходил от репортерского красного одномоторного аэроплана, кружащего над головами. Юити почувствовал что-то похожее на туман у своей щеки и прикрылся. Из дыры старого прогнившего шланга одной из пожарных машин, которая набирала воду из гидранта у обочины, фонтаном била вода. Она каскадом сбегала по улице. Водные брызги намочили витрину галантерейного магазина. От этого стало трудно различать служащих внутри магазина, суетившихся вокруг своих личных вещей и переносного сейфа, который они тащили наружу, обеспокоенные распространением пожара.
Потоки воды из шлангов время от времени прекращались. Было видно, как в небе струи отдергивались и низвергались на землю. В эти перерывы черный дым продолжал перемещаться под углом, гонимый ветром.
«Войска самообороны! [152] Войска самообороны!» – кричала толпа. Подъехал грузовик и остановился. Отряд стражей порядка в белых шлемах начал вылезать из кузова. Привезли лишь отряд полицейских, чтобы регулировать движение транспорта, но, кроме смеха, их появление ничего не вызвало. Толпа чувствовала зреющие внутри себя мятежные наклонности, которые могли вызвать приезд войск самообороны. Люди отступали перед приближающейся фалангой гвардейцев с дубинками по бокам. Слепая сила была устрашающей. Люди, один за другим, теряли свою волю, ими двигали силы, не подвластные им. Напор толпы, старающейся вернуться назад на тротуар, оттеснил людей, стоящих перед магазинами, назад к витринам.
У одного из магазинов группа молодежи, закрывающая собой большую дорогую витрину из цельного стекла, стояла, широко раскинув руки, и кричала: «Осторожно! Стекло! Осторожно! Стекло!»
Будто ночные бабочки, вьющиеся вокруг огня, люди из толпы по большей части не осознавали той опасности, которую могло представлять собой стекло.
Влекомый толпой, Юити услышал звук, похожий на треск фейерверка. Толпа наступала на воздушные шарики, которые какой-то ребенок выпустил из руки. Тут Юити заметил под ногами бегущих синюю деревянную сандалию гэта, которую пинало море ног.
Когда Юити удалось наконец выбраться из толпы, оказалось, что он может идти только в каком-то незнакомом ему направлении. Он поправил сбившийся галстук и пошел прочь. Он даже не взглянул в сторону пожара. Однако необычная энергия толпы вызвала в нём необъяснимое возбуждение. Поскольку идти ему было некуда, Юити бесцельно шел некоторое время и в конце концов забрел в кинотеатр, где показывали фильм, который ему не особенно хотелось смотреть.
Сунсукэ отложил красный карандаш в сторону.
Его плечи сильно затекли. Он встал и, растирая одно плечо, двинулся к большой библиотеке рядом с кабинетом. Почти за месяц до этого Сунсукэ избавился почти от половины своей коллекции книг. С возрастом ему казалось, что книги становились для него бесполезными. Он оставил только тс, что особенно любил, снял пустые полки и велел прорубить окно в стене, которая так долго не впускала в комнату свет с улицы. Койку, которую он держал в кабинете, чтобы при необходимости вздремнуть, он переставил в библиотеку. Там Сунсукэ устраивался поудобней и перелистывал страницы книг, стоящих в ряд на маленьком столике.
Сунсукэ вошел в кабинет и поискал что-то на полке с оригиналами произведений французских авторов, которая была довольно высоко. Он вскоре нашел нужную ему книгу. Это было специальное издание на рисовой бумаге – собрания стихотворений римского поэта Стратона во французском переводе. Он был последователем императора Адриана, который любил Антиноя, и писал стихи только о прекрасных мальчиках:
Пусть щека будет светлой
Или цвета меда,
Волосы – льняного оттенка,
Или благородного черного цвета;
Пусть глаза будут карими,
Или дай мне утонуть
В этих сверкающих омутах
Глубочайшей черноты.
Тот, у кого медового цвета кожа, темные волосы и пронзительные черные глаза, по всей видимости, был родом из Малой Азии, как знаменитый восточный раб Антиной. Идеальная юношеская красота, о которой мечтали римляне второго века, была азиатской по своей природе.
Сунсукэ снова снял с полки «Эндмиона» Китса. Его глаза бегали по стихотворным строкам, которые он почти заучил наизусть. «Еще немного, – думал старый писатель. – Уже ничто не упущено в материале, из которого создаются видения, еще немного — и все будет закончено. Образ несокрушимого юноши будет готов. Как много времени прошло с тех пор, как я чувствовал такое сильное сердцебиение или такие беспричинные страхи, как раз перед завершением произведения. В момент завершения, в этот финальный критический момент, что появится?»
Сунсукэ вытянулся по диагонали на кровати и лениво листал страницы книги. Он прислушивался к окружающим его звукам. Жужжали хором осенние насекомые.
В углу книгохранилища все двадцать томов полного собрания сочинений Сунсукэ Хиноки, вышедшего только в прошлом месяце, стояли в ряд. Печатные золотые иероглифы блестели тусклым одноцветным сиянием. Двадцать томов повторения одного и того же глумления скукой. Как человек может только из вежливости ласково потрепать по подбородку некрасивого ребенка, старый автор лениво ласкал неразгибающимися пальцами ряд иероглифов на корешках своего собрания сочинений.
На нескольких маленьких столиках вокруг постели были разбросаны книги, открытые явно на той странице, что была прочитана в последний раз, их белые страницы напоминали крылья множества мертвых птиц.
Там был сборник стихотворений одного из поэтов школы Нидзй, «Тайхэйки» [153] , открытый на страницах, рассказывающих о великом служителе храма Сига, копия «Окагами» [154] , собственноручно переданная экс-управителем Кадзаном [155] , собрание стихотворений сегуна [156] Ёсихиса Асикага, который умер молодым, и объединенное издание «Кодзики» [157] и «Нихон-сёки» [158] в роскошном переплете. В двух последних произведениях бесконечно повторялся мотив о том, как жизни многих юных и красивых принцев были прерваны в расцвете юности из-за разоблачения какой-нибудь грязной любовной истории, или бунта, или заговора, или они сами покончили с жизнью. Одним из них был принц Кару. Еще одним был принц Оцу. Сунсукэ любил разочарованных юношей древних времен.