Он взял со столика черепаховый портсигар, открыл его и поправил содержимое. Затем подошел к зеркалу и оттянул нижние веки; он почувствовал, как его глаза наливаются кровью.
– Вот. Извините. Спокойной ночи.
Он выключил свет и ушёл.
– Разве портсигар был на столике все это время? – спросил Сунсукэ.
– Я не заметил, – ответил Юити.
Вернувшись из Киото, Юити почувствовал, что у него сердце разрывается от горя при мысли о Кёко. Как и рассчитывал Сунсукэ, гордый юноша позвонил ей. Она некоторое время обиженно хмыкала и нерешительно тянула, размышляя, соглашаться или нет, но когда Юити уже был готов повесить трубку, торопливо сказала ему, где и когда они могут встретиться.
Близились экзамены. Юити зубрил экономику, но, когда сравнил настоящие успехи с подготовкой к прошлогодним экзаменам, он был удивлен своей неспособностью сосредоточиться. Он утратил чистую восторженную радость, которую обычно чувствовал, когда лихорадочно погружался в различные вычисления. Этот молодой человек научился приёму быть наполовину в контакте с реальностью, а наполовину презирать её. Под влиянием Сунсукэ он предпочитал находить во всем лишь притворство. Страдания, которые он увидел во взрослом мире с тех пор, как познакомился с Сунсукэ, были совершенно неожиданными. Вначале поведение Сунсукэ забавляло Юити. Он попирал свою репутацию – без оглядки или, еще хуже, со взрывами садистского смеха удовольствия, радости от содеянного.
В назначенный день Юити пришёл на пятнадцать минут позже условленного часа к магазину, где ждала его Кёко. Кёко стояла на тротуаре перед магазином, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Она крепко сжала руку Юити и пожаловалась, что он не обращает на псе внимания. Нужно сказать, что её совершенно ординарная внешность несколько поуменьшила энтузиазм Юити.
Был ясный день ранней весны, хотя холодный. Даже в суете улицы можно было почувствовать какую-то прозрачность. Под темно-синим плащом у Юити была студенческая форма, белый воротничок которой виднелся из-под кашне. Темно-зеленое пальто Кёко было приталено, воротничок поднят, лососевого цвета шарф защищал горло. Её замерзший красный маленький ротик выражал дружелюбие.
Эта легкомысленная женщина ни словом не обмолвилась о молчании Юити. Его охватило чувство неловкости, словно мальчика, чья мать молчит, когда он ожидает, что она будет его бранить. Хотя с момента их последнего свидания прошло немало времени, она не чувствовала, что между ними произошел разрыв, что служило доказательством того, что её страсть движется по установленному безопасному пути. Обманчивая женская внешность, такая как у Кёко, прекрасно служила ширмой для скрытности и самообладания.
Они подошли к углу улицы, где был припаркован новенький «рено». Мужчина, сидящий за рулем и курящий сигарету, открыл дверцу изнутри. Когда Юити замешкался, Кёко пригласила его в машину и скользнула рядом с ним. Она быстро представила их друг другу:
– Кузен Кэй-тян, господин Намики.
Намики, которому на первый взгляд можно было дать около тридцати, повернулся и кивнул. Неожиданно Юити превратился в кузена, и ему сменили имя, не спросив согласия. Однако игра Кёко, как он понял, началась не здесь. Интуитивно он почувствовал, что Намики был тем самым любовником Кёко, о котором ходили слухи. Он почти совсем успокоился относительно своего собственного положения и чуть было не забыл, что ему следует ревновать.
Юити не спросил, куда они едут, поэтому Кёко взяла его под руку и спокойно накрыла его пальцы в перчатках своими. Затем она тихо заговорила ему на ухо:
– Не сердись. Сегодня мы едем в Иокогаму купить мне материал на платье, на обратном пути заедем куда-нибудь и поедим. Не расстраивайся. Хотя Намики бесится, потому что я не села на переднее сиденье. Я взяла тебя в эту поездку, чтобы проучить его.
– Полагаю, это урок и для меня тоже.
– Глупо. Это мне нужно быть подозрительной насчет тебя. Неужели работа личного секретаря поглощает тебя целиком?
Кёко и Юити перешептывались всю получасовую поездку по национальной автомагистрали Кэйхин до Иокогамы. Намики не проронил ни слова. Действительно, Юити хорошо играл роль опасного соперника.
Сегодня Кёко выступала в роли ветреной женщины – болтала о пустяках, не касаясь сути вещей. Но ей не удалось убедить Юити, что она счастлива. Окружающих, когда они сталкиваются с неосознанным укрывательством подобного рода, практикуемым наивной женщиной, вводят в заблуждение кокетством. У Кёко непостоянство было похоже на лихорадку, только в глубине её бессвязных речей можно было услышать правду. Среди кокеток большого города было много таких, которые стали кокетничать только из-за своей застенчивости. Кёко была одной из них.
С того времени, как она видела Юити в последний раз, Кёко снова соскользнула в легкомысленную беспечность. Её поверхностность была безгранична, её жизнь была абсолютно неуправляемой. Её друзьям правилось приходить и смотреть, какую жизнь она ведет, но ни у кого не хватило ума заметить, что её неистовая деятельность в это время походила на легкомыслие мужчин, танцующих босиком на раскаленном докрасна железе. Она не думала ни о чем. Она не могла дочитать роман до конца, а прочтя одну треть, перескакивала на последнюю страницу. Иногда в том, что она говорила, не было никакой логики. Когда сидела, положив нога на ногу, она начинала болтать ногой, словно от скуки. Когда ей случалось писать письмо, чернила пачкали пальцы или платье.
Поскольку Кёко не знала, что такое любовь, она ошибочно принимала её за скуку. Она проводила месяцы и дни, не видя Юити, и удивлялась, почему ей так скучно. Как чернила, пачкавшие её пальцы или платье, скука прилипала к ней повсюду.
Они миновали Цуруми, и, когда между желтыми складами рефрижераторного завода стало видно море, Кёко завизжала как ребенок:
– Ой! Океан!
Старый портовый паровоз проезжал между складами, таща груженые вагоны, и заслонил вид на море – восхищаться уже было нечем. Портовое небо ранней весной было запачкано сажей, дымом и лесом мачт.
Кёко была уверена, что те двое, что едут с ней, влюблены в нее, – это было её непоколебимое убеждение. Или только иллюзия?
Юити, наблюдавший за страстью женщины, нечувствительной, словно камень, когда его тело не могло ответить ей, пришёл к парадоксальному выводу, что, поскольку он не может сделать счастливой ни одну женщину, которая любит его, единственное, что ему по силам, – это сделать её несчастной. В результате он не чувствовал ни малейших угрызений совести от бесцельной мести, которую он приготовил для Кёко.
Они втроем вышли из машины перед маленьким магазинчиком, где продавалась материя для женских платьев, на углу иокогамского Чайнатауна. Здесь можно было дешево купить импортную ткань, поэтому Кёко приехала выбрать для себе материал для весеннего наряда. Она набрасывала ткани, которые ей нравились, себе на плечи одну за другой и шла смотреться в зеркало. После этого она выходила к Намики и Юити и спрашивала: