Он уснул и спал долго, здоровым, крепким сном без сновидений. Пробудившись, поучаствовал себя бодрым и окрепшим. Даже душевные заботы отодвинулись куда-то далеко-далеко. Отсрочка со вчерашнего дня на сегодняшний казалась таки долгим временем!
Рассвет еще не наступил, но он с удивлением увидел, что в разрисованные инеем окна падает свет: то была луна. Значит, погода разгулялась.
Тимар быстро поднялся, по обыкновению окатил себя ледяной водой, а затем оделся и поспешил на озеро.
Зимний Балатон, особенно в первые дни после ледостава, - незабываемое зрелище.
Огромное озеро замерзает совсем не так, как реки, на поверхности которых громоздятся обломки льдин. В момент затишья поверхность озера замирает враз, и наутро водяное зеркало превращается именно в зеркало - гладкое, хрустально-сверкающее.
Под светом луны оно сверкает серебром. Нет на нем ни трещины, ни щербинки, оно отлито из цельного куска.
Ледяное зеркало пересечено лишь следами повозок, снующих меж селами, густо облепившими побережье; ровные полоски следов переплетаются, перекрещиваются друг с другом - как будто огромная стеклянная доска исчерчена геометрическими линиями.
Мыс тиханьского полуострова с двубашеной церковью столь четко отражается в зеркале, что, если бы не стоял он там с перевернутыми вниз башнями, трудно было бы определить, где реальность, а где - ее отражение.
Тимар не мог налюбоваться этим дивным зрелищем.
Из мечтательного созерцания его вывела ватага рыбаков; рыбаки принесли с собою сети, шесты, пешни, чтобы прорубать лед. Как только солнце взойдет, надо будет начинать лов, сказали они.
Когда все были в сборе, они выстроились в кружок, и ватажный - староста рыбаков, начал молитву: "Благослови, Господь, рабов твоих смиренный труд!" Остальные подхватили. Тимар отошел подальше - ведь он не умел молиться Богу. Обращаться к всеведущему? Нет, молитвами его не обманешь.
Пение разносится далеко окрест, мили на две, и замирает средь гладких ледяных просторов; береговое эхо повторяет величественные звуки.
Тимар далеко ушагал по ледяному зеркалу.
Забрезжил рассвет; луна померкла, и небо на всем своем протяжении постепенно розовеет; гигантское ледяное зеркало отзывается на это столь же чудесной метаморфозой: сейчас оно словно резко поделено надвое, одна его часть приобретает фиолетовый с переходом в медно-красный оттенок, а та часть, что обращена к восходу и, стало быть, соприкасается с розовеющим небом, остается лазурно-синей.
По мере того как небо светлеет, великолепие этих радужных переливов все возрастает. Золото и багрец небес удваиваются, отраженные в незамутненном зеркале озера, а когда тусклый, раскаленный солнечный диск появляется из-за лилово-бурой дымки горизонта и, осиянный огненными всполохами, восходит над сверкающей ледяной гладью, такого волшебного зрелища не способно явить ни одно море, ни одна волнующаяся водная поверхность: создавалась иллюзия, будто одновременно всходили два настоящих солнца - низко над горизонтом и в зеркале озера.
И наконец, пробившись сквозь коричневатую дымку тумана, солнце во всем своем лучезарном величии засияло на небе.
Старый Галамбош издали крикнул Тимару:
- Сейчас таких страстей наслушаемся, сударь! Вы только не пугайтесь!
"Не пугайтесь!" - пожимает плечами Тимар. Да разве способно его напугать еще хоть что-нибудь на свете?
Вскоре стало ясно, что имел в виду старый рыбак.
Когда первые лучи солнца ложатся на молодой ледок, над озером прокатывается удивительный, мощный гул, словно в подводных глубинах лопнули тысячи струн волшебной арфы. Можно бы сравнить его со звучащим феноменом статуи Мемнонского колосса, но подледный гул не смолкает после первого аккорда. Таинственное звучание набирает силу, феи-арфистки в озерных глубинах не щадят струн, а те лопаются так резко и громко, что это напоминает пушечные выстрелы. И каждый такой разрыв сопровождается сверкающей трещиной на поверхности льда, доселе напоминавшего ровное, прозрачное стекло. Гигантский лист стекла весь испещрен причудливой сеткой и теперь похож на мозаику из мириад мелких квадратиков, пятигранников и всевозможных призм, покрытую зеркальным слоем.
Разбегаясь трещинами, лед звенит, как лопнувшая струна.
Новичок, которому такая музыка в диковинку, слушает ее с замиранием сердца.
Мощная толща льда рокочет, гудит, звенит под ногами. Раскаты грома перебивают божественное пение цитр, и обрыв каждой струны пушечным эхом разносится на мили окрест.
А рыбаки на оглушительно грохочущем льду невозмутимо разматывают сети; вдали виднеются возы сна, неспешно влекомые четверкой волов. Постоянные обитатели здешних краев свыклись с гневным рокотом, который утихает лишь с заходом солнца.
Это доселе незнакомое ему явление глубоко запало в душу Михая, которого всегда поражала великая, обособленная жизнь природы. Его чувствительной натуре не чужда была мысль о том, что все сущее должно обладать сознанием: ветер, буря, молния, сама земля, луна, звезды. Научиться бы понимать их речь, знать бы, к примеру, что говорит сейчас лед под ногами!
И вдруг раздается оглушительный грохот, словно разом выстрелили из сотни пушек или из недр земли изверглись вулканы. Толща льда дрогнула и сотряслась, как от взрыва, расколотая трещиной не менее сажени в ширину; черная полоса протянулась на три тысячи шагов от фюредского побережья наискосок к самому Тиханьскому полуострову.
"Полынья, полынья!" - закричали рыбаки и, побросав сети, побежали к трещине.
Полынья прошла всего саженях в двух от Тимара; лед раскололся у него на глазах. Он ощутил мощный толчок, когда исполинская сила рассекла ледяную толщу надвое. Недвижно стоял он, завороженный этим удивительным чудом природы.
Подоспевшие рыбаки вывели его из оцепенения.
Рыбаки сказали ему, что в народе такие трещины называют полыньей; эти полые места грозят путникам смертельной опасностью, так как издали они не заметны и никогда не замерзают из-за волны. Поэтому рыбаки первым делом позаботились поставить отметины в тех местах, где полынья пересекала наезженную дорогу: по обе стороны трещины воткнули жерди с пучкам соломы наверху, чтобы издали было видно.
- Бывает и пострашнее, - растолковывал старый рыбак Тимару, - ежели, к примеру, набежит сильный ветер и начнет гнать льдины обратно на полынью. Треск и грохот стоит в точности такой, как вы, сударь, сейчас слышали. Но зачастую ветер бушует с такою силой, что края полыньи, вместо того чтобы вплотную сомкнуться, налезают друг на друга и становятся горбом; тогда под этим встопорщенным льдом образуется пустота. Тут только гляди в оба: зазеваешься и ухнешь вместе с возом; где лед не касается поверхности воды, там он враз проломится и сам Господь бог не спасет.
Время близилось к полудню, когда рыбаки начали лов.
Подледный лов на Балатоне - основанная на опыте и точно выверенная работа.