Атали и сейчас сидит на этом табурете.
Портрет давно перекочевал в кладовую, где хранится всякий хлам, но Атали по-прежнему явственно видит перед собою молодого лейтенанта: с заискивающей улыбкой он упрашивает ее не быть такой надменной и смотреть чуть приветливее.
В зале темно, свечей никто не зажигал; лишь месяц светит в окно, но скоро и он скроется за строгими башнями храма святого Андроша.
Здесь, в темноте, Атали наяву видит кошмарный сон, именуемый жизнью.
В доме царят роскошь, счастье, гордыня. Прекрасную деву льстецы как бы в насмешку называют королевной и всем своим обхождением внушают ей, будто они без ума от нее.
И тут к дому прибивается сирота: нищая девчонка, тощая и нелепая, безжизненный призрак, холодная лягушка! Только и проку от нее, что есть над кем посмеяться и поиздеваться, есть кем помыкать.
А спустя два года эта бледная моль, эта лягушка станет полновластной хозяйкой в доме и расположит к себе все сердца. Пустит в ход свои чары и верного служащего превратит в заклятого врага всего семейства, а влюбленного жениха - в нарушителя клятвы.
Сколь ужасен был тот свадебный день! Очнувшись после обморока, невеста увидела, что лежит на полу, всеми покинутая. Подле нее не было ни одной живой души.
Когда пришел конец роскоши, восторженному обожанию, она пыталась сберечь хотя бы любовь: украдкой, втайне от всех, но быть любимой. Ей и в этом было отказано. Страшно вспомнить тот путь по мрачным, темным улицам, какой она дважды прошла той ночью: к дому своего бывшего жениха и обратно!
Как ждала она его на другой день, как считала удары часов под грохот аукционного молотка! И ждала тщетно - он так и не пришел!
И потянулись долгие годы мучительного притворства, затаенной обиды.
Лишь один человек на свете понимал ее. Уж он-то знал, что для нее единственная услада сердца видеть свою соперницу страдающей и чахнущей от тоски. И надо же было этому человеку, сумевшему распознать ее натуру до самых черных глубин, этому изначальному виновнику всех бед, так глупо погибнуть, провалившись под лед! Единственное препятствие устранено, теперь счастье войдет в этот дом, счастье улыбнется всем, кроме нее.
Долгими бессонными ночами наполнялась эта горькая чаша. Не доставало лишь последней капли, чтобы горечь хлынула через край.
Такой последней каплей было сегодняшнее оскорбление: "Ах, какая ты неловкая!" - полученное Атали в тот миг, когда она непослушными пальцами пришпиливала невесте чепец.
Выбранить ее как прислугу, унизить перед майором!
Атали дрожит, словно в лихорадке.
Все в доме поглощены приготовлениями к завтрашней свадьбе. В будуаре шепчутся влюбленные, из кухни даже сюда, на далекое расстояние, доносятся крикливые голоса подгулявшей челяди.
Но Атали нет дела до шумного веселья; она слышит лишь тихий шепот нежной пары...
А на сегодняшнюю ночь у нее особые планы...
Зала не освещена, однако и при свете луны можно прочесть названия ядов из заветной шкатулки.
Средства одно другого лучше - надежные изобретения восточного алхимика. Атали перебирает пакетики и усмехается. Вот будет веселья завтра на свадебном пиру, если гостям пригубить за здоровье новобрачных такого зелья! Лица пирующий позеленеют, гости, взывая о помощи, повскакивают с мест, и начнется такая свистопляска, что сам сатана лопнет со смеху. Вот уж когда лицо прекрасной невесты станет воистину мраморным, а гордое лицо жениха исказится предсмертной гримасой!
Дзинь! У фортепьяно лопнула струна.
Атали испуганно вздрогнула и уронила порошки на пол; руки у нее судорожно тряслись.
Это всего лишь лопнувшая струна, чего же ты так испугалась? Или сердце твое не достаточно твердо?
Атали засунула пакетики обратно в шкатулку, оставив лишь один: нет, не смертельный яд, всего лишь сонный порошок. Но такой победою ее душе не насытиться. Разве это достаточная месть за оскорбительные слова: "Ах, какая ты неловкая!"? Тигра не польстится на трупы, ему подавай живую кровь.
Если уж кого и отравить, то прежде всего себя самое. Правда, такой оравы не купишь ни у одного алхимика. Смертоносный яд припасен для нее в тайнике, за "глазком" в мозаичной картине.
Атали бесшумно прокрадывается к тайнику, откуда видна спальня Тимеи.
Нежный шепот влюбленных, их страстные взгляды - вот яд, который способен поразить ее в самое сердце.
Майор собрался уходить, он держит руку Тимеи в своей руке.
Лицо Тимеи алеет румянцем!
Ах, сыщется ли яд более убийственный?
Обрученные не говорят о любви, и все же их разговор не для посторонних ушей. Жених задает вопросы, на которые имеет право только он.
- Вы одна здесь спите? - спрашивает он, со сладостным любопытством отдергивая парчовый полог у кровати под балдахином.
- С тех пор как овдовела - одна.
"И до того как овдоветь - тоже!" - злорадно шепчет Атали, скрытая изображением змия.
Жених, пользуясь своей привилегией, продолжает обследовать спальню невесты.
- Куда ведет эта дверь за кроватью?
- В переднюю. Когда приходят в гости дамы, они там оставляют пальто. Кстати, оттуда входили и вы, когда впервые явились ко мне с визитом.
- А другая дверь?
- Там ничего интересного: кабинка с умывальными принадлежностями.
- У нее есть другой выход?
- Нет. Вода по трубе стекает на первый этаж, а оттуда - через кухню - отводится наружу.
- А третья дверь?
- О, ведь это вам хорошо известно! Она ведет в мою гардеробную, а оттуда в гостиную, к парадному входу.
- Где спит прислуга?
- Женщины - в комнате возле кухни, остальные - на первом этаже. У моей постели два шнура к звонкам на ту и другую половину. В случае надобности я могу разбудить слуг.
- А в комнате рядом с вашей никто не спит?
- Ну, как же, там спит сестрица Атали с мамой Зофией.
- И госпожа Зофия тоже?
- Да, конечно. Вы желаете разом изучить весь наш распорядок? Но с завтрашнего дня здесь все будет устроено по-другому.
"С завтрашнего дня?" - беззвучным шепотом отзывается мозаичная картина.
- Вы запираете двери, когда отправляетесь на покой?
- Никогда! От кого мне запираться? Слуги любят меня и преданы мне. Со стороны улицы подъезд надежно заперт, так что я в полной безопасности.
- Нет ли в эту комнату потайного хода откуда-нибудь?
- Мой дом, должно быть, представляется вам неким таинственным венецианским дворцом! - рассмеялась Тимея.
"Мой дом!.. Ты, что ли, его строила?".