Визит дамы застал господина Качуку врасплох. Три верхние пуговицы его фиолетового мундира, вопреки воинскому регламенту, были расстегнуты и даже галстух он для удобства снял.
Атали стала в дверях, опустив руки, понуря голову.
Капитан поспешно подошел к ней.
-Господи, барышня, что вы делаете? Как же вы решились прийти сюда?
Атали, не в силах вымолвить хоть слово, бросилась к ему на грудь и горько зарыдала.
Однако капитан не обнял ее.
- Садитесь, барышня, - сказал он, подведя Атали к простой, обитой кожей оттоманке, после чего первым делом повязал галстух и тщательно застегнул мундир на все пуговицы. Затем придвинул стул и сел напротив Атали.
- Что же вы делаете, барышня?
Атали вытерла слезы и долгим взглядом впилась в глаза капитана, словно пытаясь сначала глазами растолковать ему, зачем она пришла, неужели он не понимает?
Нет, капитан решительно отказывался понимать.
Атали пришлось объясняться, и вдруг ее охватила такая дрожь, что речь ее едва можно было отличить от стона.
- Сударь! Пока я была счастлива, вы были очень добры ко мне. Сохранилась ли в вас хоть частица той доброты?
- Да, барышня, - с холодной учтивостью ответил Качука. - Я навеки останусь вашим почитателем и другом. Несчастье, постигшее вас, коснулось и меня, ведь мы оба потеряли все, что имели. Я тоже повергнут в отчаяние, ибо не нахожу ни одной спасительной мысли, которая бы вновь привела меня к осуществлению моих развеянных в прах надежд. Поприще, которое я избрал для себя, предписывает столь строгие правила, что я бессилен выполнить их. У нас, в армии, бедным людям жениться нельзя.
- Знаю, - проговорила Атали, - и вовсе не хотела напоминать вам об этом. Сейчас мы очень бедны, но ведь наша судьба может еще повернуться к лучшему. У отца в Белграде богатый дядя; после его смерти все состояние достанется нам, и мы опять разбогатеем. Я готова ждать вас до тех пор, ждите и вы меня. Возьмите обратно ваше обручальное кольцо, отвезите меня к вашей матери и оставьте у нее как свою нареченную, я буду ждать, пока вы за мной не приедете, и стану вашей матушке во всем послушной дочерью.
Господин Качука испустил такой вздох, что едва не погасил свечу; взяв со стола циркуль, он принялся сосредоточенно вертеть его в руках.
- Что вы, барышня, это невозможно! Вы ведь не знаете мою мать. Она женщина честолюбивая, с тяжелым, неуживчивым характером и никого, кроме себя, не любит. К тому же бедствует на свою скудную пенсию. Вы и не представляете, какие у нас были раздоры из-за моего выбора. Мать - урожденная баронесса и с браком моим никак не желала примириться. Ведь она даже на свадьбу нашу не приехала. К ней я вас отвезти не могу. Из-за вас я бросил вызов своей матери.
Грудь Атали судорожно вздымалась, лицо горело; ухватив обеими руками вероломного жениха за левую руку, с которой он с такою легкостью снял обручальное кольцо, она произнесла шепотом - чтобы стены не услышали и книги никому не передали ее слова:
- Если из-за меня бросили вызов своей матери, то я из-за вас брошу вызов всему свету!
Господин Качука уклонился от красноречивого взгляда прекрасной дамы; он чертил циркулем геометрические фигуры на столе, словно по соотношению синусов и косинусов пытался установить разницу между безумием и любовью.
А барышня продолжала:
- Я настолько глубоко унижена, что ниже мне уже не упасть. Мне больше нечего терять на этом свете, кроме вас. Если бы не вы, я бы руки на себя наложила, я больше не принадлежу себе самой. Повелевайте мною, я покорная ваша раба. Я окончательно потеряла голову и не жалею об этом. Убейте меня, и я не пикну!
Пока длилось это страстное излияние, господин Качука циркулем вычертил для себя должный ответ.
- Барышня Атали, я буду с вами откровенен. Вы знаете, что я - человек честный.
Об это Атали его не спрашивала.
- А честный, благородный человек никогда не воспользуется бедственным положением дамы для удовлетворения своих низменных страстей. На правах близкого друга и безграничного почитателя я готов дать вам добрый совет. Вы сказали, что у вас есть дядюшка в Белграде. Поезжайте к нему. Кровный родственник, он наверняка сердечно примет вас. Я же даю вам честное благородное слово, что не женюсь, и если мы когда-нибудь снова с вами встретимся, я всегда буду питать к вам те же самые чувства, что и сейчас, и все годы прежде.
Господин Качука не лгал, принося эту клятву.
Но по лицу его в этот момента Атали прочитала то, о чем капитан умолчал: он не любит ее ни сейчас, ни прежде, капитан любит другую, и если та, другая, тоже девушка бедная, доведенная до нищеты, то ему нетрудно дать честное благородное слово, что он не женится.
Вот что прочитала Атали в холодном взгляде своего бывшего жениха.
И тут вдруг в ее мозгу вспыхнула отчаянная мысль, вернув прежний блеск ее глазам.
- Не придете ли вы завтра проводить меня до Белграда к дядюшке? - спросила она.
- Приду, - поспешно ответил господин Качука. - А теперь прошу вас удалиться домой. Вас кто-нибудь провожал сюда?
- Я пришла одна.
- Какая дерзость! Кто же проводит вас домой?
- Вы этого сделать не можете! - с горечью произнесла Атали. - Если нас кто-нибудь увидит вместе в столь поздний час, позора не оберешься - я имею ввиду вас. Ну а я не боюсь. У меня больше нечего отнять.
- Вас проводит мой денщик.
- Не надо. Не дай бог патруль схватит, ведь рядовым не разрешается после отбоя расхаживать по улицам. Я и одна доберусь. Итак, до завтра!
- Завтра в восемь я буду у вас.
Атали закуталась в черную накидку и поспешно удалилась, прежде чем господин Качука успел отворить перед нею дверь.
В последний миг ей показалось, будто капитан бросился надевать саблю: наверное, решил проводить ее хотя бы издали. На углу парка она остановилась; позади никого не было.
Атали в потемках торопливо пошла к дому.
И дорогой в голове ее родился план. Только бы сел капитан с ней в карету, чтобы проводить ее до Белграда, а там уж ему никакой силой больше от нее не освободиться.
Проходя вдоль длинной аркады, она опять споткнулась о пьяную бабу, лежавшую на каменном полу. Но на сей раз та даже не проснулась, так что и брани не прозвучало. До чего же крепко спят нищие!
Но когда Атали подошла к дверям своего дома, мрачная мысль враз остудила ее разгоряченную душу: а ну как капитан поторопился пообещать, что проводит ее до Белграда, лишь бы поскорей избавится от ее присутствия? Вдруг он вовсе и не придет завтра - ни в восемь часов, ни позднее?
Мысли эти кружили стаей летучих мышей, не давая ей покоя, пока она, спотыкаясь, брала по темной лестнице и ощупью пробиралась по темной галерее. "Что, если он не придет?".