А посему его преподобие взял на себя весьма трудную задачу, возжелав обратить Тимею в разумную и ясную протестантскую веру. С неофитами из иудеев или папистов ему уже приходилось иметь дело, но турчанок пока не попадалось.
В первый же день, когда его преподобие расписывал перед Тимеей прелести потустороннего мира, говоря, что на небесах нас ждет встреча со всеми близкими, кого ты любили и кому принадлежали сердцем на земле, девушка ошарашила его вопросом:
- Каждый встретится на том свете с человеком, кого он любил, или же с кем его обвенчал священник?
Вопрос был весьма каверзный, однако его преподобие как истый пуританин нашел достойный ответ:
- Поскольку исключено, чтобы человек любил другого, а не того, с кем обвенчан, и немыслимо, чтобы он не любил того, с кем его соединил узами брака священник, то нет здесь никакого противоречия. .
Однако священник счел за благо не сообщать Тимару об этом разговоре.
На следующем уроке Тимея поинтересовалась, очутится ли на том свете вместе с нею и ее отец, Али Чорбаджи.
Его преподобие затруднился с ответом на столь щекотливый вопрос.
- Но я ведь и там буду женою господина Леветинцского? - с жадным любопытством допытывалась Тимея.
Тут уж священник с великодушной радостью ответствовал, что, по всей вероятности, так оно и будет.
- Ну, если мы окажемся в царстве небесном вместе с господином Леветинцским, то я попрошу его уделить местечко и для моего несчастного отца, чтобы он тоже был с нами. И господин Леветинцский мне не откажет, правда ведь?
Его преподобию только и оставалось, что крепко почесать в затылке да посулить новообращенной, что он доведет ее скрупулезный вопрос до Святейшего синода.
На третий день его преподобие сказал Тимару, что хорошо бы барышню окрестить да обвенчать, а уж в остальные религиозные догматы посвятит ее со временем будущий супруг.
В ближайшее воскресенье и свершилось святое таинство. Тимея впервые попала тогда в протестантскую церковь.
Этот строгий храм с гладко побеленными стенами, простым, без позолоты, амвоном произвел на нее совсем иное впечатление, чем та церковь, откуда ее однажды прогнали злые мальчишки. Там был раззолоченный алтарь, в серебряных канделябрах горели массивные восковые свечи, стены были сплошь увешаны святыми образами, курился ладан, звучало таинственное пение и по звонку колокольчика молящиеся опускались на колени; все эти зрительные образы и звуки будоражили фантазию. Здесь же на длинных скамьях сидят по отдельности мужчины и женщины, каждый кладет перед собою псалтырь, и стоит только кантору начать, вся паства подхватывает псалом и поет до конца.
А когда все смолкают, на кафедру восходит священник и приступает к проповеди без всякой торжественной церемонии - не поет песнопений, не прикладывается к чаше, не указует перстом, только знай себе говорит. Тимея из его речей ничего не понимает. Но вот что самое для нее удивительное: в церкви полным-полно женщин, и все два часа они молчат, не пикнут, рта не раскроют, даже шепотом с соседкой не перемолвятся. Жуткая церемония! Такое огромное скопище женщин, лишившихся дара речи на целых два часа. Даже воскликнуть "аминь!" в конце проповеди и то им не дозволено.
Тимея сидит в первом ряду у кафедры, подле нее - супруга куратора, будущая крестная мать, кто поведет ее к купели; крестным отцом будет сам господин куратор.
Эта церемония тоже не дает никакой пищи воображению. Сперва его преподобие произносит у купели какие-то заумные речи, но после и он замолкает; новообращенная склоняет перед купелью главу, и священник во имя святой троицы нарекает ее Жужанной - такое имя выбрали для нее крестные родители.
Затем священник обращается к крестным отцу и матери с поучением, перечисляя их обязанности, после чего крестная мать ведет новообращенную обратно к скамье. В это время прихожане встают и читают молитву - про себя, вслух молится лишь пастор, - а Тимея размышляет, с какой это стати нарекли ее Жужанной, если она была вполне довольна своим прежним именем.
Прочтя молитву, верующие вновь садятся, а кантор заводит приличествующий случаю псалом "Пастырь Израиля! Внемли", что повергает Тимею в некоторые сомнения: уж не причислили ли ее к иудеям?
Наконец все ее тревоги развеял другой пастор, помоложе; взойдя на кафедру, он произнес прекрасную проповедь, после чего вынул из молитвенной книги какую-то бумагу и зачитал оглашение: мол, наш брат во Христе, кальвинистскую веру исповедующий, высокородный дворянин, достославный господин Михай Тимар Леветинцский обручается с девицей Жужанной Тимеей Чорбаффи кальвинистского вероисповедания, дочерью усопшего высокородного дворянина, достославного господина Али Чорбаффи.
И превеликое скопище женщин ни единым словом не откликается даже на эту незаурядную новость.
Тимея примирилась с происшедшим.
От первого оглашения до свадьбы необходимо было выждать две недели. Михай каждый день наведывался к Тимее. Девушка всякий раз встречала его с искренней приветливостью, и Михай в предвкушении блаженства был на седьмом небе.
При каждом своем визите он заставал Тимею в обществе Атали; правда, компаньонка находила предлог удалиться, однако вместо нее в комнате появлялась госпожа Зофия.
Мама Зофия осыпала Михая всяческими похвалами. Уж до чего нежная да ласковая у него невеста, и с какой благодарностью поминает она славного, доброго Михая: ведь он так трогательно о ней заботился, когда они плыли на "Святой Варваре", спас ее от кораблекрушения и от турецкого плена; едва не утонул из-за нее, а затем спас ее с тонущего судна, да еще и вернулся обратно, чтобы отыскать под водой ларец со всем ее богатством. И как в опасные минуты отвлекал ее внимание разными историями и преданиями, и как отыскал для нее убежище на пустынном острове, и как выхаживал ее, хворую, - не будь его, она бы наверняка умерла... Все эти мельчайшие подробности мама Зофия могла узнать лишь от самой Тимеи, и Михай чувствовал себя счастливым, оттого что Тимея их помнит. Если она рассказывает об этом госпоже Зофии, то, значит, все же любит его, полагала Михай.
- Ах, господин Леветинцский, если бы вы знали, как она к вам привязана! И Тимея не смущалась, слыша подобные высказывания. Не жеманничала, застенчиво возражая, но и не подтверждала их правоту невинным румянцем. Она выказывала себя с Михаем скромной, серьезной и послушной. Позволяла ему держать ее руку в своей, долго смотреть ей в глаза, при встрече и прощании пожимала ему руку и одаривала улыбкой.
А госпожа Зофия ухитрялась день ото для радовать Михая какой-нибудь новой подробностью из рассказов Тимеи о нем. Тимар уверовал, что он-то и есть тот счастливец, кому уготована ее любовь.
Настал день свадьбы.
Вдоль улицы длинной вереницей выстроились кареты гостей, собравшихся из далеких краев, - как в тот злополучный день. Но на сей раз никакое несчастье не нарушило торжественную церемонию.
Жених повез невесту в церковь из бывшего дома Бразовича, который ныне стал ее собственностью. Свадебный пир был устроен в доме жениха, и мама Зофия не позволила отстранить себя от предпраздничной подготовки. А вот Атали осталась в одиночестве, в бывшем отчем доме, и, спрятавшись за шторой, следила, как одна за другой проезжали мимо кареты с шаферами и подружками, с невестой, а затем с женихом, следила у того самого окна, где некогда в роковой день она поджидала прибытия собственного жениха.