— Что вы говорите? Я не помню, чтобы что-то обещал. Вы, получив телеграмму, где было только «Приезжай», дали волю собственному воображению. Разве не так? В телеграмме что-нибудь было написано? Что-нибудь, кроме времени и места? Ну, скажите! — спокойно парировал Исао.
— Это обычная вещь. Разве пишут в телеграмме о деле — «чтобы решиться на важное»? Мы решили, что это намек, что ты объяснишь все. Такое дело, а ты… — высказался Сэяма, однокурсник Исао, но он жил в Токио, и поэтому ему было нетрудно прибыть на встречу.
— Какое это «такое дело»? Просто вернуться к состоянию, когда ничего не происходит. Вы ведь сами заметили, что ошиблись с предположениями, — продолжал спокойно возражать Исао.
Сумерки постепенно сгущались: лица собеседников становились плохо различимы. Все надолго замолчали. Темноту наполняли стрекочущие звуки.
— Что же делать? — печально пробормотал кто-то, и Исао сразу же ответил:
— Тот, кто хочет уйти, пусть уходит. — Во мраке отделился кто-то в белой рубашке, пошел к главному входу, отделились еще двое и скрылись в темноте. Сэрикава не ушел. Он присел на корточки у ограды, обхватив голову руками. Вскоре послышались рыдания, они вызвали во мраке души белый холодный поток, похожий на крошечный Млечный Путь.
— Я не могу уйти. Не могу, — бормотал Сэрикава сквозь рыдания.
— Почему вы все не уходите? Задайте себе этот вопрос, вам все еще непонятно? — воскликнул Исао, ему никто не ответил, но теперешнее молчание было другим: казалось, будто из тьмы возник большой мохнатый зверь. В этом молчании Исао впервые ощутил ответную реакцию. Она была горячей, звериной, наполненной пульсирующей кровью.
— Ладно. Итак, те, кто остался… Будете ли вы рисковать жизнью без всяких ожиданий, без всяких надежд, может быть, ни за что?
— Да, — отозвался чистый голос — Сэрикава, поднявшись, сделал шаг к Исао.
В темноте, когда лицо можно было рассмотреть только на близком расстоянии, к Исао приблизились его мокрые от слез глаза, и со слезами, стоящими в горле, он произнес очень тихо, но вызывающе:
— Я тоже остаюсь. Я молча пойду за тобой куда угодно.
— Ладно. Тогда поклянемся богами. Сделайте два поклона и два раза хлопните в ладоши. Потом я стану произносить слова клятвы. Повторяйте их за мной хором. — Исао, Идзуцу, Сагара и оставшиеся с ними семнадцать человек хлопнули в ладоши: словно море в темноте ударило в борт лодки. Исао произнес:
— Клянемся: учиться чистоте у «Союза возмездия», самоотверженно изгонять демонов и всякую нечисть.
Молодые звонкие голоса хором повторили:
— Клянемся: учиться чистоте у «Союза возмездия», самоотверженно изгонять демонов и всякую нечисть.
Голос Исао отражался от смутно белеющих дверей храма, он звучал сильно, глубоко, патетично, словно юношеские мечты рвались из груди. На небе уже появились звезды. Где-то далеко прогромыхал трамвай. Исао продолжал:
— Клянемся: быть верными дружбе, поддерживая друг друга, ответить на призыв родины.
— Клянемся: не искать власти и личной славы, идти на верную смерть ради отчизны.
Клятва закончилась, и сразу кто-то сжал руку Исао. Сжал обеими руками. Потом все стали пожимать руки друг другу и проталкивались к Исао, чтобы пожать ему руку.
Глаза, привыкшие к темноте, видели в свете звезд руки, которые тянулись со всех сторон для пожатия. Никто ничего не говорил. Все слова казались сейчас легковесными.
Руки, будто внезапно разросшийся плющ с листьями, влажные от пота, сухие, жесткие, мягкие на ощупь, прочно сплетясь, передавали друг другу биение крови и жар тела. Исао мечтал о том, чтобы вот так они прощались бы друг с другом когда-нибудь на поле боя. С чувством выполненного долга, истекающие кровью, последним усилием воли удерживая сознание, в котором, словно красная и белая нити, переплелись страдание и радость…
Когда их стало двадцать, школа Сэйкэн для общей встречи уже не подходила. Отец сразу бы начал упрекать Исао за его затеи. С другой стороны, и у Идзуцу было тесно, да и дом Сагары был не больше.
Эта мысль с самого начала мучила их троих, но они ничего не могли придумать. Даже если сложить все их карманные деньги, этого будет недостаточно, чтобы повести всех куда-нибудь поесть, опять же в кафе не станешь говорить о важных вещах.
Исао больше других ощущал, как трудно будет сегодня разойтись просто так, после этого объединившего их всех рукопожатия под звездами. К тому же хотелось есть. Все они наверняка голодны. Исао в растерянности посмотрел в сторону главного входа, освещенного неярким светом фонаря.
Чуть в стороне от того места, куда светил фонарь, слабо виднелось что-то, напоминающее луноцвет. Там неподвижно стояла, потупившись, прячась от посторонних глаз, женщина. Исао тотчас ее заметил и уже не мог отвести взгляда.
Что-то в душе сразу сказало ему, кто это. Однако ему хотелось, чтобы некоторое время все оставалось так, как будто он ее не узнал. Женское лицо, выступающее в причудливой темноте, еще не приобрело имени, был только аромат, который он узнал прежде, чем в голове возникло имя. Вот так, двигаясь ночью по узкой тропинке, раньше, чем видишь цветок, ощущаешь аромат душистой маслины. Исао хотелось продлить это ощущение. Именно в такой момент женщина предстает женщиной, а не человеком с именем.
Дело было не только в этом. Благодаря таинству имени, благодаря договоренности не называть имя, это превращалось в чудо — тайная опора, луноцвет, взметнувшийся во тьме. Дух, опережающий бытие, мечта, предшествующая реальному, предвестие сущности дают сильнее ощутить особенность, это и есть женщина.
Исао еще не приходилось обнимать женщину и испытывать восторг живого ощущения «женщины как таковой». Если это она, то он смог бы коснуться ее прямо сейчас. Другими словами, во времени он был рядом с ней, а по расстоянию очень далеко… Влюбленность, переполнявшая сердце, густым туманом накрыла предмет любви. Когда ее не было, Исао, как ребенок, мог совершенно забыть о ней.
Сначала Исао желал, храня это в сердце, чтобы неизвестность длилась как можно дольше, но теперь он уже не мог противиться смутным ощущениям.
— Подождите-ка, — сказал Исао повелительным тоном Идзуцу так, что всем было слышно, и, не выпуская из виду главного входа, бросился туда. Вместе с сухими, неровными звуками быстрых шагов во мраке прыжками передвигалась фигура в белом летнем кимоно. Исао нырнул в калитку. Конечно, там стояла Макико.
Обычно далекий от таких вещей, Исао сразу заметил, что Макико переменила прическу. Модная прическа — волосы волнами обрамляли лицо и скрывали уши, — делала еще более выразительным лицо. Сзади над воротом ее казавшегося одноцветным дорогого темно-синего кимоно четко вырисовывалась линия шеи, она обычно не злоупотребляла пудрой, но запах, похожий на запах духов, словно ударил Исао в грудь.
— Почему вы здесь?
— Ведь вы здесь с шести часов и принесли клятву? — получил вместо ответа изумленный Исао.