— По этому поводу не стоит волноваться, — немногословно заверил его Хонда.
— Спасибо. Вы просто наш благодетель.
— Благодарить будете после того, как вынесут судебное решение.
Иинума опять начал кланяться, когда его захлестывали чувства, сразу исчезли привычные вульгарные выражения, он пьянел, в глазах появилась подозрительная влага, от всего его тела буквально исходила потребность высказаться.
— Я очень хорошо понимаю, о чем вы сейчас думаете, — высоким голосом продолжал Иинума. — …Знаю: я весь запятнан, а сын чист, — вот что вы думаете.
— Да вовсе не так… — Хонда ответил уклончиво — ему уже стало это надоедать.
— Нет, это так. Если уж говорить начистоту, то как вы думаете, из-за кого сына арестовали за день до их выступления?
— Ну-у… — Хонда предполагал, что сейчас Иинума собирается сказать то, чего говорить не должен, но остановить его уже не смог.
— Вы так нам помогаете, и все равно мне горько говорить вам правду, рискуя потерять ваше расположение, но между клиентом и адвокатом не должно быть тайн. Поэтому я вам скажу: это был я. Я донес в полицию на собственного сына. И спас сыну жизнь.
— Зачем?
— Зачем?… Не сделай я этого, сын был бы уже мертв.
— Но решать, что хорошо, а что плохо… Разве как отец вы не чувствовали, что надо дать сыну возможность осуществить свои намерения?
— Я смотрю вперед. Я всегда смотрю вперед, господин Хонда, — покрасневшие волосатые руки задвигались, Иинума потянулся к накидке с бобровым воротником, лежащей в ящике с одеждой, что стоял в углу комнаты, и, не обращая внимания на летевшую с накидки пыль, развернул ее с шумом, поднял как доспехи. — Вот так. Вот это — я. Это пальто — я. Я не собираюсь показывать вам фокус. Просто эта крылатка и есть отец. Темное ночное небо. Она далеко раскинула свои полы и накрывает ими землю, по которой перемещается сын. Сын мечется в поисках света. Но я не допущу этого. Раскинув у него над головой черную накидку, я даю ему осознать, что пока стоит ночь, будет холодно. Наступит утро, и крылатка, свернувшись, упадет на землю, глаза сына наполнятся светом. Отец на то и отец. Разве не так, господин Хонда?
Сын решил действовать самостоятельно, ну, естественно, поплатился за это, но накидка-то знает, что еще ночь, и не даст сыну умереть.
Эти правые… чем больше их притесняют, тем сильнее они становятся. Японию разъедает всякая зараза, истерзанной и слабой страну делают политики и всякие дельцы. Это мне не сын сказал, это я и сам понимаю. Когда страна в опасности, мы, само собой, решительно встаем на защиту императора. Но есть такое понятие, как время. Шанс. Благими намерениями ничего не добьешься. Сын, что и говорить, слишком молод, вот и не смог этого понять.
У меня, отца, есть цель. Отсутствие патриотизма беспокоит меня еще больше, чем сына. Нужно сказать, что он затеял все втайне от меня и ничего не знал о моих взглядах.
Я всегда смотрю вперед. Ведь лучше пожинать плоды действий, нежели действовать самому. Вы согласны со мной? Говорят, после инцидента пятнадцатого мая были горы прошений о помиловании, так и теперь молодые, наивные юноши на скамье подсудимых вызовут всеобщее сочувствие. Безусловно. И сын не погибнет, а, наоборот, вернется со славой. И будет потом жить безбедно. Ведь общество станет с почтением относиться к тому, кто носит имя Исао Иинумы из «Нового Союза возмездия».
В первый момент Хонда был просто ошеломлен. Потом стал сомневаться, все ли он правильно понял.
Послушать Иинуму, так получается, что сына спасет именно отец, а Хонда, который собирается ему помочь, всего лишь подручное средство для реализации его планов. Вряд ли это означает, что Иинума ни во что не ставит расположение Хонды, который, бросив свою работу, бесплатно стал адвокатом Исао. Вряд ли он собирался своими словами оскорбить, растоптать те благородные чувства, которые двигали Хондой.
Самого Хонду, к его собственному удивлению, это не рассердило. Он стал адвокатом ради Исао, а не ради его отца. Как бы ни запятнал себя отец, это не значит, что грязь коснулась сына. Чистота помыслов Исао от этого ничуть не померкла.
И все-таки была причина, благодаря которой Хонда, которого должны были бы раздражать самоуверенные речи Иинумы, оставался спокоен. Не глядя на то, как дрожат кончики пальцев волосатых рук Иинумы, торопливо подливавшего самому себе сакэ, так как он отослал служанку под предлогом, что им надо поговорить с глазу на глаз, Хонда прочел чувства, которые Иинума тщательно скрывал, увидел главный повод для тайного доноса — то была безудержная зависть к славе, добытой кровью, зависть к героической смерти — к тому, что сын пока не сумел осуществить.
Его высочество принц Харунорио был потрясен случившимся.
Обычно он не помнил тех, кого лишь однажды принимал у себя, но воспоминания о том вечере, когда у него побывал Исао, и сейчас были свежи в памяти: юноша приходил с лейтенантом Хори, поэтому не был совсем уж чужим. Правда, сразу после инцидента принц, естественно, позвонил по телефону и строго наказал управителю молчать о визите Исао. Принц не очень доверял управителю, если в управлении двора начнут разбираться, но все-таки…
С лейтенантом они давно были приятелями — вместе сетовали на свое время, имели одни цели. В управлении императорским двором лейтенанта не считали достойным внимания и часто намекали принцу на то, что лейтенант Хори без разбора дает аудиенции людям невысокого социального положения, но принц, протестуя против ограничений его свободы — в управлении требовали докладывать о самых незначительных его перемещениях — не считал нужным прислушиваться.
После того как принц Харунорио стал командиром полка в Ямагути, особенно после его резких заявлений и действий, министр двора и глава управления, воспользовавшись приездом принца в столицу, в беседе с ним стали мягко пенять ему по поводу аудиенций. Принц слушал молча, и это молчание затянулось.
И министр, и глава управления понимали, что принца сердит их вмешательство в военные дела. Заяви он об этом прямо, они не знали бы, что делать.
Но принц внешне был спокоен, ругаться с ними было слишком поздно. Затем с достоинством, прикрыв глаза, он перевел взгляд с одного гостя на другого и сказал:
— Ваше вмешательство началось не сегодня. Но если в этом состоят ваши обязанности, то я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к другим принцам крови. Почему с давних пор именно за мной следят с пристрастием? — И, не дав министру воскликнуть: «Ничего подобного!», порывисто продолжал:
— Когда-то маркиз Мацугаэ оскорбил меня, отозвавшись неподобающим образом о женщине, которая должна была стать моей женой, и тогда, давно, управление двора поддержало его, не подумав даже встать на мою сторону. Подумать только, подданные унижают принца крови! Для кого существует управление императорского двора?! Неудивительно, что с тех пор ваша позиции кажется мне подозрительной.