И тут можно было снова убедиться в том, как Кромарти якобы не считался с людьми и их мнением. Едва он вступил в клетку на виду у публики, как немедленно превратился из смешного, несчастного существа, морщившегося, чтобы сдержать слезы, в абсолютно спокойного и вполне владеющего собой человека, не выказывающего волнения. Разве это спокойствие не свидетельствовало о том, что ему нет дела до людей? Потому ли, что он не заботился о человечестве, совершал он над собой эти усилия, глотая комок, который подкатывал к горлу, сдерживая слезы, готовые хлынуть из глаз, хмуря брови и словно бы раздумывая: делает ли он все это потому, что не заботится о человечестве?
Странное обстоятельство: Кромарти в течение трех недель считал, что Жозефина непременно должна нанести ему визит. В продолжение этих трех недель не было минуты, чтобы он не думал об этой девушке, не было ночи, когда она не снилась бы ему. Но ему ни разу не пришло в голову, что он не увидится с нею. Он говорил себе тысячи раз: «Мы расстались навсегда» — и ни разу не спросил себя: «Почему я это говорю?»
Однажды вечером он даже прошел тем же путем, которым ходили они с Жозефиной, от одной клетки к другой, как в день их разрыва. Но теперь все эти сантименты были от него так далеко, а он сам, осмеянный, забытый, разрезал страницы книги Мюди [22] , и его не переставал тревожить страшный вопрос: «Когда она придет? Сейчас, сегодня или, может быть, завтра? Придет ли на этой неделе или в этом месяце?»
Сердце его затрепетало, когда он понял, что никогда не узнает о дне ее прихода и никогда не будет к нему готов.
Со своими тревогами Кромарти походил на крестьянина, приехавшего в город на другой день после закрытия ярмарки: Жозефина заходила взглянуть на него в тот день двумя часами раньше, чем он вообще начал думать о ней.
Придя в зоологический сад, Жозефина не отдавала себе ясного отчета, зачем она здесь. С того дня, как она узнала об «отвратительном поступке», который совершил Джон, она ежедневно клялась себе, что никогда больше его не увидит и даже не станет думать о нем. Но каждый день она только о нем и думала, и каждый день гнев толкал ее отправиться в Риджент-парк, и мысли ее постоянно возвращались к тому, как бы ей получше наказать Кромарти за такое поведение.
Вначале это было для нее непереносимо. Она узнала новость от отца за завтраком, когда он читал «Таймс», а она молча сидела за столом, следя за тем, чтобы яйца были сварены как положено, ибо отец ее любил аккуратность, и разливала кофе. Позавтракав, Жозефина нашла «Таймс» и прочла статью «Редкое приобретение Зоологического общества». Она сказала тогда себе, что никогда не забудет и не простит нанесенной ей обиды, и что пока она сидела за завтраком, она повзрослела на несколько лет.
С течением времени Жозефинина ярость не утихала; нет, она возрастала и за день проходила до двенадцати, а то и более фаз.
Она то смеялась над бедным глупым Джоном, то удивлялась тому, как он нелепо рассудил, где его место, то обращала свое негодование против Зоологического общества, допустившего такое оскорбление благопристойности, то с горечью думала о безрассудстве человечества, которое охотно принимало участие в грустном спектакле, где несчастный Джон играл такую роль, и тем ставило себя на одну доску с ним.
Снова она вспоминала о его тщеславии, которое довело его до этого состояния. Без сомнения, он хотел, чтобы все заговорили о ней, Жозефине. Конечно, Джон сделал это исключительно ей в отместку. Но он выбрал для этого неудачный способ. Она действительно пойдет в зверинец и покажет ему, что ей нет до него дела; нет, лучше: она посетит его соседку-обезьяну. Так она наилучшим образом продемонстрирует свое безразличие к нему и превосходство над грубой толпой. Ничто не заставит ее взглянуть на такое низкое существо, как Джон. Она не могла отнестись к его поступку с безразличием. Это было хорошо продуманное оскорбление, но, к счастью, страдает он один, так как она всегда была о нем дурного мнения, и его последняя выходка ничего не изменила. Право же, он значил для нее не больше, чем любое животное в зверинце.
Так мисс Лэкетт ходила по замкнутому кругу, то призывая мщение на Кромарти, то клянясь себе, что ей дела нет до него и что она никогда не беспокоилась и не станет беспокоиться о нем. Но чтобы она ни говорила, она не могла думать ни о чем другом. По ночам она лежала без сна, говоря себе то одно, то другое и, десять раз меняя свое мнение, ворочалась на постели. В таких терзаниях провела она первые трое или четверо суток. Было нечто, ранившее мисс Лэкетт еще больше, чем поступок Кромарти, — это было сознание ее собственной низости и вульгарности. Все, что она чувствовала, все, что она говорила, было вульгарно. Ее озабоченность Кромарти была вульгарна, и всякое чувство к нему было унизительно. Действительно, после первых тяжелых дней она готова была простить его, но она не могла простить себя. Все ее самоуважение восставало против этого, она ведь знала, что она не была беспристрастной. Она оскорбила сама себя сильнее, чем это могли сделать бесчисленные толпы, глазеющие на Кромарти. Она сделала вывод, что глубоко разочарована в себе, и подивилась, как это она так долго не подозревала о подобных сторонах своего характера.
Когда она обратила свой гнев и презрение против себя самой, то решилась наконец отправиться посмотреть на Джона или, точнее, на шимпанзе рядом с ним, так как она повторяла себе, что не будет смотреть на Кромарти, потому что не вынесет этого. Она окончательно утвердилась в своем намерении при мысли, что он почувствует себя наказанным, когда встретит ее взгляд, полный холодного презрения.
Все вышло совсем не так, как того ожидала мисс Лэкетт. Перед «Обезьяньим домом» собралась толпа, и лишь только Жозефина приблизилась, как оказалась в конце очереди жаждущих взглянуть на «Человека». Со всех сторон до нее долетали шутки в его адрес, впрочем, вполне приличные, так как среди посетителей было больше женщин. Очередь продвигалась вперед весьма медленно.
Наконец когда Жозефина оказалась в самом здании, она не смогла выполнить свое намерение и смотреть только на обезьян, так как, едва взглянув на них, вынуждена была закрыть глаза, чтобы сдержать тошноту. Очень скоро она оказалась перед самой клеткой Кромарти и стала растерянно его разглядывать. В это время он ходил взад-вперед по клетке (занятие это отнимало у него гораздо больше времени, чем он мог предположить), но Жозефина не решалась заговорить с ним и боялась, что он ее увидит.