— Конечно, лживость — большой порок, — одобрительным тоном, но как-то неопределенно сказала она.
— Очень большой.
Он подошел к окну — солнце скрылось, над городом нависли серые плотные облака. Лиза жила на втором этаже, но дом стоял на холме, и из окна открывался вид на окрестные крыши; дымовые трубы, слуховые окна, карнизы — все они, на фоне серых облаков, казались мокрыми и ржавыми, блекло-коричневого цвета. А сквозь потрескавшееся стекло одного из окон они приобретали искаженную форму и оттенки, словно их красил грязной кистью неумелый маляр. Вдалеке дым сливался с облаками, образуя полосу тумана, за которой неровные очертания крыш и лес печных труб становились все гуще и расплывчатей, покуда не сливались в одно сплошное пятно.
Внизу черепица домов была бледно-красной, и в трещинах росли пучки травы. Микеле молча рассматривал этот мрачный пейзаж. Он впервые обнаружил, что и город может представлять собой живописную картину, и никак не мог оторвать от нее глаз. Особенно его поразили бесчисленные крыши. «Снять бы их, посмотреть, что происходит в этих домах», — подумал он. Вдруг от одного слухового окна к другому метнулся черный кот. Какое-то мгновение Микеле провожал его взглядом. «Скоро начнется дождь», — подумал он, глядя на серое небо и на серые крыши вдали. Он поежился, отвернулся от окна и снова увидел выцветший будуар и Лизу, в глубокой задумчивости сидящую на ободранном диване. Он подошел к ней. «Надо притворяться, — подумал он, с трудом возвращаясь к насквозь пропитанной ложью действительности. — Мне хочется… хочется спать… но я должен притворяться». Между необходимостью притворяться и желанием спать не было никакой связи, но это последнее слово непроизвольно пришло ему на ум, как точное выражение охватившей его смертельной усталости.
— Который час? — резко спросил он. — Не пора ли мне отправиться к Лео?
Лиза медлительно повернула голову и посмотрела на наручные часы.
— Четыре, — сказала она, внимательно глядя на Микеле. Помолчала. Потом добавила: — А не лучше ли сначала позвонить, дома ли он?
Встала и пошла к двери.
В коридоре было совсем темно. Лиза повернула выключатель, и желтый, неяркий свет залил с низкого потолка унылые стены. Телефон висел у дверей гостиной на высоте среднего человеческого роста. Внизу, на полочке лежала телефонная книга. Лиза торопливо перелистала ее, принялась набирать номер станции.
— Но ты и в самом деле пойдешь к нему? — с сомнением спросила она, повернувшись к Микеле.
— Ты еще сомневаешься? — решительно ответил он. Но ему показалось, что Лиза смотрит на него презрительно, с явным недоверием.
— Нет, вовсе нет, — поспешила ответить она. Повернулась и набрала номер.
Зазвонил телефон. Встав на цыпочки, Лиза крикнула своим низким голосом: «Аллоооо… Аллооо…» Подождав немного, позвонила снова. Тем временем Микеле разглядывал коридор: два платяных шкафа, пустой книжный шкаф, несколько стульев. Лиза стояла к нему спиной. Сквозь пронизанную желтым светом блузку еще сильнее, чем в будуаре просвечивала розовая, жирная спина, схваченная у плеч двумя белыми бретельками комбинации. В тусклом свете лампочки бедра казались не такими широкими, а ноги — не такими кривыми. Он рассеянно смотрел на нее и думал: «Я у Лизы… Стою в коридоре… Нужно притворяться… Ежеминутно… Без конца притворяться». Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, он подошел к ней и обнял за талию.
— Ты до сих пор на меня сердишься? — притворно-задушевным голосом спросил он, касаясь губами ее затылка. В трубке послышался чей-то голос. Лиза назвала номер и повернулась к Микеле.
— Обо мне не думай, — сказала она, вновь оценивающе взглянув на него. — Подумай лучше о сестре и о Лео.
— О них я уже подумал, — немного смутившись, ответил он. Отпустил ее и прислонился к стене. «Притворяться… но до каких пор?» На душе была горечь. Недоверчивый взгляд Лизы все ему объяснил, — она явно сомневалась в искренности его гнева. Как же ее убедить?
Наконец она дождалась ответа.
— С кем? С кем я говорю? — повторила она. — С синьором… синьором Мерумечи?… О, простите! Я ошиблась.
Она повесила трубку и повернулась к нему лицом.
— Лео дома, — сухо сказала она. — Если ты пойдешь немедля, то скорее всего застанешь его…
Они посмотрели друг на друга. «Нет, она мне не верит», — решил Микеле, подозрительно глядя на нее.
— Ну, так ты идешь? — спросила она.
Микеле неопределенно, по-детски неуверенно махнул рукой, что могло означать: «Куда торопиться… Еще есть время». Наконец он шагнул к вешалке.
— Иду… Да, я иду, — повторил он, стараясь убедить самого себя.
— Можешь и не идти, — суровым голосом сказала Лиза. — Притвориться, что ты ничего не знал… лично мне все равно — пойдешь ты или нет.
В холле она помогла ему надеть пальто и протянула шляпу.
— Так я вернусь завтра и расскажу, как все было.
— Хорошо, до завтра.
И все-таки Микеле не хотелось уходить. Он колебался. Он чувствовал, что Лиза не поверила ни единому его слову. И он готов был поклясться, что говорит правду. Найти слова сильные, впечатляющие, сделать какой-нибудь смелый жест. Тогда ее сомнения исчезнут.
— Я убежден, — сказал он наконец, взяв в ладони протянутую Лизину руку, — что ты не веришь в мое отвращение и ненависть к Лео. — Он умолк.
— Да, не верю, — откровенно призналась она.
— Почему?
— Так.
Снова воцарилось молчание.
— А если я докажу тебе это на деле? — спросил Микеле.
— На деле? Каким образом?
Он вновь заколебался. Лиза смотрела на него требовательно, с явным сомнением.
«Действительно, как я смогу доказать?» — подумал он. Ему стало совсем не по себе. Какой именно поступок убедит Лизу в его искренности? И вот, собираясь отправиться к своему врагу, он нашел — так же внезапно, как обнаруживают вещь, которую бессознательно ищут долго и безуспешно, — надо убить Лео. Идея ему понравилась. Не потому, что он собирался ее осуществить, а потому, что это должно было произвести на Лизу сильное впечатление.
— К примеру, — невозмутимо сказал он — ты поверила бы мне, если б я убил Лео?
— Если б ты его убил? — В первый момент она испуганно вздрогнула. Он улыбнулся, довольный впечатлением, которое произвели его слова.
— Да… если б я его убил?!
Но Лиза уже успокоилась. От нее не ускользнуло, что лицо Микеле оставалось совершенно бесстрастным, а в глазах не было ни искорки гнева.
— Тогда поверю… — с насмешливой улыбкой ответила она. — Но достаточно послушать, как ты это говоришь, чтобы понять — ты никогда этого не сделаешь.
Наступило молчание. «Как вяло я об этом сказал, — подумал Микеле, рассердившись, что весь эффект от его слов пропал. — Да, но разве о желании убить кого-то говорят по-особенному?» Занавес упал, комедия провалилась. Ему оставалось лишь гордо удалиться.