«Черт возьми, – думал Грэк, – каким же я был дураком. И всегда я в дураках – со своей порядочностью и принципами. А люди живут – не теряются». Хозяин поставил перед ним кофе и рюмку водки. – Может, закусить желаете? – спросил он. – Нет, спасибо.
Кофе издавал какой-то странный, незнакомый аромат. Грэк отхлебнул немного – эрзац, конечно, никакой крепости, но на вкус приятный. Зато водка – жидкий огонь. Он пил ее с наслаждением, медленно, мелкими глотками. Да, да, спиртное для него – все равно что лекарство. Только так он и может пить.
Абрикосовое пятно на базарной площади исчезло. Грэк вскочил из-за стола и ринулся к двери.
– Минутку, – крикнул он на бегу хозяину, – я сейчас.
Тележка с абрикосами тем временем медленно катилась через площадь. Поравнявшись с качелями, торговка взмахнула кнутом, и ее лошаденка затрусила рысцой. Грэк нагнал ее уже за площадью, на повороте. Он окликнул торговку, и она придержала лошадь. Теперь Грэк разглядел ее вблизи – немолодая крупная женщина, до сих пор еще привлекательная, на загорелом лице ни единой морщинки. Грэк подошел вплотную к телеге.
– Продайте мне абрикосов, – сказал он.
Женщина поглядела на него с какой-то холодноватой улыбкой. Потом, повернувшись к своим корзинам, спросила низким грудным голосом: «Есть куда класть?» Грэк отрицательно покачал головой. Она перелезла через козлы в телегу. Грэк наблюдал за ней: его поразили ее ноги – стройные, по-молодому упругие. При виде отборных спелых абрикосов у него буквально потекли слюнки. Хороши! «Эх, маме бы послать таких. А здесь их с базара непроданными везут. Да и огурцы тоже».
Грэк взял один абрикос из корзины и стал есть – па вкус плод был терпкий и в то же время очень сладкий. Немного перезрели абрикосы и тепловаты, но все равно хороши.
– Чудесно, – сказал он.
Женщина вновь улыбнулась ему. Она взяла несколько листов бумаги, ловко свернула фунтик и стала осторожно, даже бережно укладывать туда абрикосы. При этом она странно поглядывала на Грэка. Потом спросила:
– Хватит?
Он кивнул. Тогда она стянула концы бумаги и, закрутив их, подала ему пакет. Он вытащил из кармана свою злосчастную купюру.
– Пожалуйста, – сказал он. Глаза женщины округлились. «Ого!» – сказала она, закачав головой, по купюру все же взяла и при этом на какой-то миг, без причины, задержала его руку в своей, крепко обхватив запястье там, где обычно проверяют пульс. Потом, зажав в губах банкнот, она извлекла из-под юбки кошелек.
– Спрячьте сначала бумажку, – негромко, но поспешно сказал Грэк, – спрячьте, понимаете? – Он опасливо посмотрел по сторонам. Улица была оживленная, вон даже трамвай прогромыхал мимо. Эта большая красная купюра каждому бросилась бы в глаза. – Уберите же ее. Скорей! – прошипел Грэк и резким движением вырвал бумажку у нее изо рта.
Торговка закусила нижнюю губу – то ли от гнева, то ли от сдерживаемого смеха. В сердцах Грэк схватил второй абрикос и, надкусив его, стал ждать. На лбу у него проступили крупные капли пота. Фунтик из бумаги получился ненадежный, и Грэк держал его обеими руками, боясь рассыпать абрикосы. А старуха, как нарочно, копается. Может быть, уйти, не заплатив? Куда там! Крик поднимет, народ сбежится. Они ведь наши союзники – венгры. Неудобно…
Грэк, вздохнув, переступил с ноги на ногу. В дверях пивной показался солдат – не тот, которого Грэк видел у стойки, другой. У этого было целых три ордена да еще какой-то шеврон на рукаве. Пройдя мимо обер-лейтенанта, солдат козырнул, и Грэк ответил ему кивком.
По улице вновь прошел трамвай, на сей раз с другой стороны. Прохожих становилось все больше – они валили толпой. Из-за дощатого полуразвалившегося забора за спиной Грэка донеслись монотонные звуки шарманки – мадьяр на площади пустил качели.
Торговка вытягивала из кошелька бумажку за бумажкой, разглаживала их, укладывала стопкой. Потом бумажки кончились, и в ход пошла разменная монета. Несколько блестящих никелевых столбиков появилось на козлах телеги. Кончив считать, она взяла у Грэка из рук красную ассигнацию и передала ему сначала бумажные деньги, потом пододвинула и никелевые столбики.
– Девяносто восемь, – сказала она. Грэк хотел было уйти, но тут женщина неожиданно обхватила кисть его руки. Ладонь у нее была широкая, горячая и совершенно сухая. Приблизив к нему лицо, она прошептала с улыбкой:
– Девочек надо? Хорошие есть девочки.
– Нет, нет, не надо, спасибо, – поспешно пробормотал Грэк.
Торговка проворно вытащила из-под широкой юбки исписанный клочок бумаги.
– Вот возьмите. – Грэк сунул бумажку вместе с деньгами в карман. Женщина тронула с места лошаденку, а Грэк, осторожно придерживая свой ненадежный пакет, пошел назад в пивную.
На столе влюбленной пары все еще стояла грязная посуда. Странный народ: кругом черно от мух, в бокалах, в тарелках, повсюду, а этот юнец, бурно жестикулируя, что-то шепчет своей девице. Хозяин снова подошел к Грэку. Тот положил пакет с абрикосами на свой столик и спросил:
– Где бы здесь умыться? – Хозяин выпучил глаза. – Умыться! – раздраженно повторил Грэк. – Черт, неужели непонятно? – И он со злостью потер ладони друг о друга. Хозяин вдруг закивал, повернулся и знаками пригласил Грэка идти за ним. Грэк прошел за хозяином в глубину пивной, толстяк предупредительно раздвинул зеленую штору, и глядел он теперь на Грэка как-то по-иному, вопрошающе. Пройдя по узкому коридору, они подошли к дверям туалета.
– Пожалуйста, – сказал хозяин, толкнув дверь. Грэк изумился – в уборной все сверкало чистотой. Унитазы были снизу тщательно зацементированы, двери кабин выбелены, а над умывальником висело полотенце. Хозяин тем временем принес кусок зеленого армейского мыла. – Пожалуйста, – повторил он и вышел. Грэк сначала растерялся. Он повертел в руках полотенце, даже понюхал его – как будто чистое. Потом, сбросив мундир, старательно намылил лицо, шею, затылок. Смыв пену, он заколебался не умыться ли до пояса, но потом вновь натянул мундир и еще раз намылил руки.
Двери скрипнули – в уборную вошел солдат, тот, первый, без орденов. Грэк, посторонившись, пропустил его к унитазу, потом застегнул на все пуговицы мундир, взял мыло и вышел. Подойдя к стойке, он отдал хозяину мыло, поблагодарил и вновь уселся за столик.
На лице хозяина появилось прежнее жесткое выражение. Грэк обратил внимание на то, что солдат что-то долго не возвращается в зал. Парочки уже не было, но гора грязной посуды все еще громоздилась на столе напротив. Грэк допил остывший кофе, пригубил водку и принялся за абрикосы. Вначале он с жадностью поглощал сочную душистую мякоть. Но, съев подряд шесть штук, он передернулся от внезапного отвращения. Тепловатые они какие-то. Он потянулся к рюмке, но и водка была слишком теплая. Хозяин за стойкой клевал носом, не выпуская изо рта сигареты. Потом в пивную ввалился еще один солдат. Этого хозяин, как видно, знал, они сразу стали о чем-то перешептываться. Солдат взял кружку пива. У него был крест «За военные заслуги». В зал вернулся наконец первый солдат; рассчитавшись у стойки, он пошел к выходу. У дверей он козырнул, и Грэк кивнул в ответ. Солдат, пришедший последним, скрылся за зеленой шторой.