«А есть здесь скала под названием Годзэн-мосу? – спросил этот господин. „Как же, имеется!“ – ответил я и показал ему эту скалу. „А-а, да, конечно… – сказал он и опять спрашивает: – А скала Бэробэдо?“ Я опять отвечаю: „Как же, имеется!“ – и показал ему во-о-он ту скалу, а он и говорит: „Ну да, конечно! Значит, это безусловно то самое место, где обитал Небесный государь!“ – и уехал, очень довольный… Так рассказал мне мой проводник, но узнать происхождение этих странных названий мне так и не довелось.
Этот проводник знал и помимо этой истории множество легенд и преданий. Например: когда в древние времена каратели из столицы проникли в ущелье, они увидели эту речку. Глядь, а по воде течет золото… Они пошли вверх по течению и в конце концов отыскали дворец царя. А потом, когда государь переехал во дворец в Китаяме, он каждое утро выходил к реке умываться, и при этом его всегда сопровождали два двойника, так что преследователи никак не могли распознать, который из троих – настоящий. В это время мимо проходила старуха, каратели расспросили ее, и старуха сказала: «Тот, у кого дыхание выходит изо рта белым паром, тот и есть настоящий!» По этому признаку преследователям удалось узнать государя и снять ему голову, зато с тех пор у потомков этой старухи из поколения в поколение рождаются дети-уроды…
Я записывал в свой блокнот эти легенды, расположившись завтракать на Полянке Хатимана, куда мы добрались вскоре после полудня. До Скрытной Полянки оставалось еще примерно три с половиной ри в оба конца, но, к счастью, дорога оказалась намного лучше, чем до сих пор. Нет, как бы ни старались принцы Южной династии укрыться от людских глаз, ущелье это чересчур неудобно для обитания… Невозможно поверить, что принц Китаяма написал свое известное стихотворение в этих местах:
Мне шалаш из ветвей
стал приютом уединенным
в этом горном краю –
и, сиянье луны созерцая,
очищаюсь, светлею сердцем!..
Думается, ущелье Санноко скорее всего источник легенд, а не хранилище исторических фактов…
* * *
Эту ночь мы с проводником провели в хижине дровосеков, на Полянке Хатимана, где нас угостили жареной зайчатиной, и на следующий день вернулись прежней дорогой в Ниномату, здесь я расстался с проводником и пошел один в деревню Сионоха. Оттуда было уже близко до Касиваги, но мне сказали, что на берегу реки есть теплый источник, и я решил искупаться. Река Ёсино, вобрав в себя воды Ниноматы, становится здесь широкой, над водой перекинут висячий мост. Сразу за ним из прибрежной гальки вытекал теплый ключ, однако, когда я опустил руку в воду, оказалось, что она всего лишь чуть теплая. Несколько деревенских женщин усердно мыли редьку в этой воде.
– Здесь купаются только летом. А в такое время, как сейчас, нужно начерпать воду в ту бочку и подогреть… – сказали мне женщины, указав на большую железную бочку, валявшуюся поодаль.
Я оглянулся посмотреть на бочку, как вдруг кто-то меня окликнул, и я увидел на мосту Цумуру и с ним какую-то девушку. То была, наверно, О-Васа. Они шли в мою сторону, и мостик слегка качался под их ногами. Тук-тук-тук… – разносился по долине стук их гэга.
* * *
Мой исторический роман так и не был написан, слишком уж много набралось материала. Зато О-Васа, которую я увидел тогда на мостике, стала теперь, разумеется, госпожой Цумура. В конечном итоге, для Цумуры путешествие завершилось удачней, чем для меня.
1931
…Родился я неподалеку от Нагахамы, что в провинции Оми, в год Мыши, то бишь в 21-м году эры Тэмбун [104] . Это сколько же, выходит, мне нынче лет?.. Ну да, шестьдесят пять… Нет, верно, уже шестьдесят шесть… Да, угадали, сударь, – я слепой на оба глаза, с четырех лет. Сперва, хоть и смутно, все же кое-что различал; до сих пор помню, например, как ярко сверкала в ясные дни голубая вода в озере Бива. Только и года не прошло, как совсем ослеп. Молился богам, да все напрасно… Родители мои были крестьяне, отец умер, когда мне исполнилось десять лет, а еще через три года скончалась мать, с тех пор пришлось уповать только на наших деревенских, их милостыней и жил, научился ремеслу массажиста, растирал людям ноги и поясницу, этим кое-как и кормился. Так и жил помаленьку, а тут – помню, было мне тогда лет восемнадцать или, может быть, девятнадцать – один добрый человек расхлопотал мне службу в замке Одани, его стараниями удалось там, в замке, и поселиться.
Вам, сударь, ясное дело, лучше меня известно, что замок Одани был вотчиной князя Нагамасы Асаи [105] . Что много говорить, господин этот и возраста был самого что ни на есть цветущего, и полководцем был замечательным. В ту пору еще здравствовал его батюшка, старый князь Хисамаса [106] ; правда, болтали, будто отец и сын не ладят между собой. Молва твердила, что повинен в том старый князь, так что многие их вассалы, даже старшие советники-самураи вроде бы предпочитали служить молодому князю… А размолвка между отцом и сыном вышла вот по какой причине: в первую луну 2-го года Эйроку [107] , когда князю Нагамасе исполнилось пятнадцать лет, справил он совершеннолетие, сменил детское имя Синтаро на взрослое – Нагамаса и взял в супруги дочь Хираи, старшего вассала дома Сасаки, владевшего южными землями провинции Оми. Но люди говорили, что молодому князю вовсе не хотелось брать в жены эту девицу, отец силой его принудил. В краю Оми между северными и южными княжествами с давних пор то и дело вспыхивали междоусобные распри, в ту пору, правда, вражда вроде бы поутихла, да кто знает, надолго ли? Вот и надумал старый князь, что, если, мол, для упрочения мира заключить между югом и севером брачный союз, удастся навсегда избавиться от военных невзгод… Только молодому князю было вовсе не в радость стать зятем простого вассала дома Сасаки, да делать нечего – приказу отца, хочешь не хочешь, надо повиноваться, вот и пришлось ему согласиться. Однако, когда вслед за тем отец приказал ему отправиться во владения Сасаки, обменяться там с тестем ритуальными чарками сакэ, заключить с ним, как положено, союз отца с сыном, – этого молодой князь стерпеть уж никак не мог. Ему и так-то было обидно по воле отца сделаться зятем простого вассала, а тут еще приказывают первому ехать к тестю, заключать с ним кровный союз – это уж слишком! «Я родился в семье, посвятившей себя воинскому искусству, – заявил он, – а воин, подлинно достойный самурайского звания, должен стремиться раз навсегда покончить с военными смутами в государстве, утвердить свое знамя в Поднебесной и стать во главе правящего военного дома!» И, даже не сказавшись отцу, он в конце концов отправил дочь Хираи назад, в родительский дом.
Что говорить, то был, конечно, чрезвычайно дерзкий поступок, отец вправе был гневаться, но, с другой стороны, чтобы пятнадцатилетний юноша обладал подобной решимостью, лелеял столь высокие устремления – на такое способен только человек, согласитесь, незаурядный! «Вот поистине выдающийся воин, от природы наделенный богатырским духом и нравом! Он похож на своего деда, покойного князя Сукэмасу [108] , основавшего дом Асаи. Под началом такого господина дом Асаи будет процветать до скончания веков!» – с похвалой отзывались все вассалы о молодом Нагамасе, и почти никто уже не хотел служить старому князю. Пришлось князю Хисамасе волей-неволей уступить главенство в княжестве сыну, а самому вместе с супругой, госпожой Инокути, удалиться на покой на Бамбуковый остров, Тикубу [109] …