Часть стеклянной стены бесшумно уползла в сторону, и на нее пахнуло теплым воздухом.
– Вы постоянно пользуетесь паролями? – спросила она.
– Только когда это необходимо, мэм. Например, если бы кто-то приставил мне к спине пистолет, я бы использовал вместо пароля специальное кодовое слово, и охранник бы не только нас не впустил, но и поднял бы тревогу.
– А вы считаете, что сегодня пароль необходим?
– У нас есть веская причина, чтобы принять дополнительные меры предосторожности, мэм. Мы даже удвоили число дежурных.
И действительно, в вестибюле она увидела сразу нескольких охранников в темно-синей форме. Все они были вооружены, и она невольно подумала – уж не из-за нее ли предприняты эти «дополнительные меры». Впрочем, из-за кого же еще? Из-за Тобиаса или Лоусона? Нет, вряд ли. Ведь не собирается же ФБР в самом деле штурмовать поселок! Похоже, случилось что-то еще, но, сколько она ни гадала, даже вообразить себе, что могло так напугать брата Гэбриэла, она не могла.
Ей, впрочем, очень не хотелось, чтобы бдительные охранники заставили ее пройти через металлодетектор, но ничего такого не произошло. Во всяком случае, до лифтов, расположенных в глубине вестибюля, они добрались без задержек.
Когда они уже поднимались вверх, она спросила у Хенкока, сколько времени он уже служит брату Гэбриэлу.
– Я не помню времени, когда бы не служил ему, – высокопарно ответил секретарь, и на этом разговор снова оборвался.
Оказавшись на третьем этаже, они двинулись по длинному коридору, в который выходило несколько высоких двойных дверей. Возле одной такой двери Хенкок остановился и, отперев ее магнитным ключом, отступил в сторону, пропуская Мелину вперед. Она шагнула за порог и оказалась в личных апартаментах брата Гэбриэла.
Ничего подобного она никогда в своей жизни не видела. Больше всего поразило ее обилие позолоты. Голубые бархатные портьеры заслоняли одну стену почти целиком, и она догадалась, что там, вероятно, находится широкое панорамное окно. Покрывавшие высокий сводчатый потолок фрески были почти непристойны и, уж во всяком случае, – богохульны, поскольку она сразу заметила, что центральная фигура росписи поразительно напоминает чертами лица златокудрого проповедника.
– Присаживайтесь, Мелина. – Хенкок придвинул ей высокий стул, также обитый голубым бархатом.
– Спасибо, я не настроена на долгое ожидание, так что я постою.
– Ничего, что я называю вас просто Мелина?
– Мне абсолютно безразлично, как вы меня называете.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить, Мелина?
– Прекратите, мистер Хенкок! Вы прекрасно знаете, что я пришла сюда вовсе не для того, чтобы признаться в любви этому вашему брату Гэбриэлу. Я пришла сюда, чтобы обвинить его в убийстве моей сестры!
– Прелестно, прелестно!
При звуке этого голоса, который она сразу узнала, она едва не обернулась, но подавила в себе этот порыв, не желая показывать вдруг охватившего ее испуга. Она выдержала паузу и только тогда повернула голову и бросила через плечо быстрый взгляд.
Брат Гэбриэл приближался к ней с грацией тигра, который, заслышав блеяние козленка, только что проснулся и выбрался из логова. Очевидно, он знал, какое место в комнате является самым выигрышным, так как остановился прямо в круге дынно-желтого света, отбрасываемого утопленным в потолке светильником. От этого его волосы, и без того достаточно светлые, вспыхнули и засияли, словно нимб святого.
– Я знал, что вы незаурядная женщина, – сказал он вкрадчиво. – Страстная. Темпераментная. Мужественная. – Его взгляд пробежал по ее фигуре, словно ощупывая, раздевая ее. – Я рад, что не ошибся, – добавил брат Гэбриэл. – Добро пожаловать в Храм, моя дорогая Мелина…
Она быстро облизала ставшие вдруг сухими губы. Ни на мгновение она не забывала, кто перед ней, но справиться с собой ей было очень трудно. Таких красивых мужчин она еще никогда не встречала.
На протяжении получаса Харт почти непрерывно бранился, проклиная все и вся: решетки, камеру, женщину, которая заперла его здесь, острую боль в скуле и собственную самонадеянность и доверчивость.
При этом он метался по камере, то и дело подходя к решеткам, с силой тряс их, словно надеясь, что за это время они ослабли, однако все было тщетно. Стальные прутья не поддавались, а громкие крики, которые он время от времени испускал, оставались без ответа.
В конце концов – отчасти выбившись из сил, отчасти осознав, насколько он напоминает только что пойманного орангутанга, заключенного в клетку, – Харт бросился на жесткую койку у стены и попытался успокоиться. Истерика, как он твердо знал, еще никогда никому не помогала. К тому же он не обезьяна, а человек, он совершил три успешных космических полета и даже выходил в открытый космос – так неужели он не придумает, как ему выбраться из заштатной тюремной камеры в захолустном Черте-где-тауне?..
К сожалению, его возможности были весьма ограничены. Харт не мог протиснуться между прутьями, не мог, как в романах, прорыть в бетоне подземный ход при помощи пилочки для ногтей, не мог и выбраться в окно по причине отсутствия последнего. Свет здесь давала единственная лампочка под потолком, забранная толстой проволочной сеткой. Вентиляционное отверстие? Оно в камере было, но его размеры (три на шесть дюймов) позволяли просунуть в него разве что руку, зато из него поступал теплый, почти горячий воздух. Из-за этой-то жары он и снял свою куртку, в кармане которой лежали ключи от пикапа. Быть может, подумал Харт, с их помощью ему удалось бы отжать язычок замка? В фильмах, которые он смотрел, преступники – равно как и угодившие за решетку хорошие парни – проделывали подобные трюки регулярно и с завидной легкостью, однако, будучи инженером, Харт хорошо знал, что такое возможно, только если замок неисправен или разболтан. За отсутствием альтернативы он хватался за соломинку, да и куртка его все равно осталась на крючке у дверей, а значит, у него не было ни ключей, ни бумажника с кредитными карточками, ни сотового телефона, ни револьвера…
Вспомнив о револьвере, который дал ему Лонгтри, Харт громко выругался. Он не сомневался, что Мелина взяла револьвер с собой в Храм.
Мысли о том, какой опасности она себя подвергала, хватило, чтобы Харт снова пришел в состояние, близкое к неистовству. Либо Мелина действительно самая мужественная женщина, каких он когда-либо встречал, либо дура, каких мало. Дура, которая считает себя бессмертной! Уж не револьвер ли был тем секретным оружием, на которое она намекала? Без сомнения. Что же еще? Но разве можно рассчитывать незаметно пронести оружие в поселок? Даже если Мелине это удастся, что она собирается с ним делать? Застрелить брата Гэбриэла? Но ведь это будет самое настоящее убийство на почве мести, которое карается по всей строгости закона, хотя в данном случае суд, возможно, найдет смягчающие вину обстоятельства.
Да, убийство есть убийство, даже если им удастся представить самые убедительные доказательства вины брата Гэбриэла. Но таких доказательств у них пока не было. Харт вообще сомневался, существуют ли они в природе. Они с Мединой почти не сомневались, что Дейл Гордон убил Джиллиан по приказу брата Гэбриэла, но для присяжных их умозаключения будут лишь умозаключениями, гипотезами, и не больше. Факты же были таковы: брат Гэбриэл никогда не встречался с Гордоном, никогда не разговаривал с ним по телефону. Во всяком случае, об убийстве. Трудно было ожидать, что брат Гэбриэл скажет: да, я позвонил ему и приказал убить Джиллиан Ллойд. А то, что Гордон был приверженцем Церкви Благовещения, ровным счетом ничеге не значило. Мало ли психопатов и сексуальных маньяков считают себя приверженцами тех или иных религий, скажет брат Гэбриэл – и будет абсолютно прав. Даже от того факта, что женщины в клинике оплодотворялись его спермой, он, пожалуй, сумеет отвертеться – стоит только нанять адвокатов получше, и они выдвинут десятки, сотни версий, которые будут вполне правдоподобны. И опровергнуть их будет очень нелегко. Что же касается похищения ребенка Андерсонов, то и здесь ловкий адвокат сумел бы, пожалуй, свалить все на Джема Хеннингса. Джем, дескать, хотел отличиться перед своим духовным наставником и проявил неразумную инициативу. А брат Гэбриэл и знать ничего не знал!