– Давайте по-честному, – сказал Мак и почесал живот. – Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!
– Это почему?! – Элен аж с места привскочил.
– Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.
–Выходит, он сам себя мучает? – удивился Уайти I. – Зачем?
– Сейчас объясню. Слыхали такое слово – «замена»?
– Это у футболистов, что ли? – спросил Эдди.
– Сам ты футболист, – сказал Мак. – «Замена» – это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.
– Врешь! – грозно вскричал Элен. – Док все на свете знает.
– Спокойно, – сказал Мак, – конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка – еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.
– Чего, чего? – не поняла Фауна.
– Ч. т. д. – что и требовалось доказать.
– Ах, да, – сказала Фауна. – Твоя правда…
Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: «Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета».
Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.
Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дороту, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.
– Войдите, – крикнул Док (в голосе звучало облегчение).
– Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.
– Вообще-то я занят, – не очень уверенно сказал Док.
Джозеф-Мария осмотрел комнату.
– Зачем тебе змеи?
– Продавать.
Док выглянул в окно.
– Да кто их купит? – сказал Джозеф-Мария. – Что ты там увидел? –Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. – Так это же новенькая, та самая, из «Медвежьего стяга». Ох, Фауна с ней и наплачется!..
– С кем? – рассеянно спросил Док.
– Ты что, не слышишь?
– Мне надо работать… – вяло сказал Док.
– Знаешь, – неожиданно сказал Патрон, – а я все равно не верю!
– Ты о чем?
– Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.
– Нельзя! Извини, мне пора.
– Постой, куда спешишь?
– Отлив скоро…
Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.
Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны – темные, словно хранившие днем частицу ночи.
«Итак, при стимуляция у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…» – думал Док.
«Веришь ли ты сам во все это? Ты разучился смеяться над собой. Ты в плену у своего самомненья», – наговаривал средний голос.
«Одинок ты! Никому ничего не даешь, ни от кого не берешь… Никто не согреет твою душу! Нет у тебя дорогого человека!»-надсаживался где-то в самом нутре нижний голос.
Больше всего на свете Док хотел вернуться к старой жизни – так взрослые порой хотят вернуться в детство, забывая о том, что и детям бывает горько. Док присел на корточки и, согнув ладонь совком, вырыл ямку в сыром песке. Ямка быстро наполнялась водой, песчаные края таяли. Из-под пальцев пустился наутек песчаный крабик.
Сзади раздался голос:
– Чего ты ищешь?
– Ничего, – буркнул Док, не оборачиваясь.
– Тут нет моллюсков.
– Знаю, – бросил Док. Верхний голос запел: «Хочу быть один. Надоели разговоры, объяснения, споры. Не желаю слушать. Сейчас мне выдадут какую-нибудь доморощенную океанологическую теорию. Лучше не оборачиваться».
– В море столько металла! – сказал голос сзади. – Магнием из одной кубической мили можно было бы вымостить всю страну. – «Везет мне на чокнутых, – подумал Док. – Магнитом, что ли, их ко мне тянет?»
– Я ясновидец, – сказал голос сзади.
Не вставая, Док стремительно обернулся, в нем закипала злость:
– Очень приятно! Я тоже ясновидец. А двум ясновидцам в одном месте тесно! – сроду он еще не был так невежлив с незнакомым человеком.
Незнакомец был крупный бородатый мужчина с живыми и ясными глазами здорового смышленого ребенка. Одет в драный комбинезон и выцветшую голубую рубаху. Ноги босы. На голове соломенная шляпа с двумя порядочными дырами в полях – явно, прежним ее хозяином была лошадь какого-нибудь фермера.
Доку стало занятно.
– Я имею обыкновение приглашать захожих людей отобедать со мной, – сказал ясновидец. – Конечно, в этом я не оригинал. То же делал Гарун-аль-Рашид. Пойдемте…
Док поднялся с корточек, в подколеньях покалывало как иголочками. Рядом с маленьким Доком ясновидец высился подобно башне. Глаза у него и впрямь как у смышленого, жизнерадостного ребенка; зато лицо словно из гранита высечено – такие лица были у пророков и патриархов; так же, наверное, выглядели святые, думал Док. Из обтрепанных рукавов голубой рубахи торчали руки – узловатые, как виноградная лоза; ладони одеты коричневым панцирем мозолей, иссечены порезами ракушек. В левой руке ясновидец держал дряхлые кеды. Видя, что Док смотрит на них, он сказал:
– Я их надеваю, когда захожу в море, – ракушки очень острые, приходится защищать ногу.
– Гаруна, – сказал Док, невольно смягчаясь, – посещали джинны, а также духи земли, огня и воды. Вас тоже навещают джинны?– и тут же подумал: «Господи, ну зачем я ввязался в этот дурацкий разговор? Надо поскорее сматываться, пока еще можно».
Ясновидец посмотрел сверху вниз в лицо Доку.
– Я живу один, – сказал он просто. – Живу на вольном воздухе. Ночью лежишь: волны плещут, сучья сосновые над головой чудно так чернеют… Конечно, от всего этого – от звуков, от тишины, от разноцветья и одиночества – у меня бывают видения. Да и у кого бы их не было…