Патрон подался вперед. В нем не чувствовалось прежней настороженности. Конечно, веревок вить он из себя не даст, но уже изрядно смягчился.
– Ну? – спросил он с любопытством.
– Лотерея лотереей, а жить-то нам где-то надо. Верно я говорю? Вот мы и решили… только, чур, между нами?..
– Разумеется, – успокоил Патрон.
– Так вот, мы продадим выигрышный билет Доку, или просто ему подсунем, в общем, подстроим, чтоб выиграл Док.
– А зачем?
– Затем, что всем от этого будет хорошо! Док получит микроскоп. А мы будем жить, как и жили, в Ночлежке. Только она теперь докова будет. Это ему вроде страховки, на старость. Вот так мы и отблагодарим его за все хорошее!
– А вдруг он продаст ваш сарай?
– Не продаст. Не захочет же он нас на улицу выкинуть!
На красивом смуглом лице Патрона расплылась одобрительная улыбка: продумано четко, не подкопаешься.
– А ты молодец, Мак. Я тебя недооценивал. Пожалуй, мы могли бы делать кой-какие дела вместе… Лотерейные билеты уже заготовили?
– Да, полночи вчера рисовали. – Мак выложил на стол пухленькую пачку.
– Почем они у вас?
– Да вот, написано – по два доллара.
– Ну что ж, десять долларов за мной, как я и обещал. Покупаю пять билетов. Могу взять еще сколько-нибудь на продажу.
– Штук двадцать возьмешь?
– Чего уж там, давай полсотни. Я их со своим оркестром распространю…
Мак поднимался обратно по тропинке, не чуя под собой ног, глядя вперед и вдаль. Не останавливаясь, прошел мимо ребят в Ночлежку, тяжело опустился на кровать. Ребята вошли за ним гуськом, обступили.
Мак помолчал, потом торжествующе произнес:
– Наша взяла! Он ведать не ведает, что Ночлежка его. Сам купил пять билетов, да еще полсотни «мокрым спинам» продаст!
Бывают минуты всеобщего облегчения и ликования, когда слова излишни. Эдди выбежал, и все в тишине услыхали, как вонзилась в землю лопата, откапывая очередной бочонок…
Таково было первое событие в этот Благостный четверг.
Отправляясь на покой далеко за полночь, Фауна опускала у себя в спальне глухие шторы – и спокойно спала до полудня. Но в утро Благостного четверга шаловливое солнце сыграло с ней шутку. Проникло в комнату через крошечное – с острие иглы – отверстие в шторе и давай показывать на стенке все, что делается в Консервном Ряду, как в цветном кино, только перевернутом. Вот прошагала вразвалку – вверх тормашками! – Могучая Ида в цветастом ситцевом платье и черной беретке… Вот проехал, вертя колесами в воздухе, грузовик Тихоокеанской газоэлектрической компании… Проплелся к лавке Джозефа-Марии Мак вверх ногами… А еще спустя прошел по обоям перевернутый Док – вид измученный, в руке откупоренная бутылка пива, и, что самое занятное, пиво не выливается!.. Вначале Фауна старалась снова уснуть, потом раздумала: вдруг пропущу что-нибудь важное? Призрак перевернутого Дока окончательно отбил у нее сон.
Не зря говорится: утро вечера мудренее. Вчера Фауна ломала голову над своей задачкой, а сегодня – проснулась с готовым ответом… Фауна подняла шторы и порадовалась, какой прекрасный выдался день. Кровля Вонючего завода, облепленная чайками, переливалась, как жемчужная.
Фауна облачилась в темно-серый вязаный костюм, зачесала назад свои густые непослушные волосы, надела аккуратную шляпку с черными блестками и перчатки. Зашла на кухню, погрузила в сумку шесть бутылок пива, потом, поразмыслив, прихватила одну из сушеных обезьяньих голов, в подарок… Вскоре она уже стояла на крыльце Западной биологической, переводя дух; глядя на нее, вы бы сказали, что она представляет интересы ну хотя бы Красного Креста, а уж никак не «Медвежьего стяга».
Док жарил колбаски, посыпая их тертым шоколадом: получалось нечто пикантное, восточное.
– Что-то ты раненько, – приветствовал он Фауну.
– Да вот подумала: вчерашнего пива надолго не хватит, принесла еще.
– Очень кстати, – сказал Док. – Хочешь колбасок?
– Спасибо, не откажусь, – отвечала Фауна, ибо знала: кто дает тебе, тот тебе должен.
– Смотри, обезьянья голова. У меня их много, привезла из Южной Америки.
– Ну-ка, ну-ка, интересно…
– Знаешь, чудаки говорят, будто это человечьи головы.
– Выдумывают, – рассмеялся Док. – Разве у человека такая форма глаз и ушей? Тем более носа…
– Не все же к людям, как ты, приглядываются… – сказала Фауна. – Я, пожалуй, выпью с тобой пива… Сроду ничего похожего не ела, – подивилась она вкусу шоколадных колбасок. – А ты кузнечиков когда-нибудь пробовал?
– Да, в Мексике, они вроде как перченые…
Фауна не любила ходить вокруг да около.
– Слушай, тебе, наверно, надоело, что все к тебе с просьбами пристают…
– Хуже было б, если б меня все забросили, – с усмешкой сказал Док. – Так что тебе нужно? Кстати, спасибо за давешний торт с пивом…
– Как тебе показалась Сюзи?
– Не как все. Даже не верится, что она работает в «Медвежьем стяге».
– Вот-вот, – подхватила Фауна, – проку от нее никакого; да, понимаешь, полюбилась она мне. Беда ее в том, что она в душе леди, ничем этого из нее не вытравишь.
Док хрустнул жесткой румяной корочкой, задумчиво отхлебнул пива.
– Оказывается, это тоже может быть недостатком…
– Девушка хорошая, – продолжала Фауна. – Мне нравится. Но для дела большая обуза.
– Ну, так выгнала бы ее.
– Не могу! – сказала Фауна. – Ей в жизни и так досталось. И потом, не тот у меня характер, чтоб людей выставлять на улицу. Вот если б она сама нашла для себя что-нибудь другое. У нас ведь она все равно карьеры не сделает…
– Она мне столько всего наговорила…
– Девушка с характером! А в нашей работе характер – помеха.
– Разом открыла мне несколько горьких истин. Глаз у нее острый, ничего не скажешь…
– И язычок хорош, не промолчит… Знаешь, Док, у меня к тебе большая просьба.
– Да, пожалуйста.
– Ни к кому другому я обратиться не могу: не поймут…
– Да говори, в чем дело.
– Дело в том, что я по опыту знаю: если девушка в душе леди, то ни на что другое уже не годится… Теперь дальше. Ты к нам в «Медвежий стяг» не ходишь; у тебя и так женщин пруд пруди. Правда, мое личное мнение такое, что дешевле иметь дело с нами… Но я тебе не указ, живи как знаешь…
– Не понимаю, куда ты клонишь?
– Сейчас поймешь… Ты, когда пригласишь к себе девушку, только еще начинающую, ты ведь сперва ее обхаживаешь, говоришь ласковые слова, правильно?