– А я нечаянно увидел.
– Что увидел?
– Ты только не сердись, ладно?
– Да что такое?
– Джозеф-Мария ошивается у бойлера…
Сроду еще Элен не испытывал такой усталости. И что самое обидное, результат всех этих небывалых умственных усилий был именно такой, какого он больше всего боялся – то есть никакой. Отправляясь в поход, Элен надеялся узреть свет истины. Вместо этого он узрел совершенно непонятную картину – вроде тех, что Анри Художник делал из ореховых скорлупок. Элену хотелось надолго уснуть, а лучше и вовсе не просыпаться в этом чуждом, неприветливом мире. Эх, не справился с делом, только напортил!.. Как же тогда в Вашингтоне?!
Он устало пересек пустырь и поднялся по тропинке к Королевской ночлежке. Он хотел незаметно проскользнуть в темноте к своей постели и спрятать свое поражение под покровом сна.
Но не тут-то было: Мак и ребята не спали – ждали его.
– Где тебя черти носят? – сердито спросил Мак. – Мы уж обыскались!
– Я гулял, с людьми разговаривал, – сказал Элен уныло.
Мак попытался сесть поудобнее и тут же издал стон.
– Ну, ты мне и врезал! Как я еще жив, не знаю…
– Прости! – сказал Элен. – Хочешь потру?
– Спасибо, не надо! Так что там у тебя на уме, горе луковое? Я же вижу по лицу – что-то задумал.
– И с кем же ты, интересно, разговаривал? – спросил Уайти II.
– Со всеми.
– Нет, правда, с кем?
– Ну, с Джо Элегантом. Потом с Фауной. С Сюзи. С Доком.
– С Сюзи? Где же ты ее видел?– спросил Мак.
– В «Золотом маке». Зашел выпить кофе.
– Смотри, ребята, какой богатый – кофе пьет!
– Мне Сюзи подала даром.
– Ну и что же она тебе сказала?
– Сказала, что в детстве сделала пепельницу…
Мак хохотнул.
– Ценные сведения. А насчет Дока что-нибудь говорила?
– Да, что-то говорила.
– Что? Это же самое главное, дурья твоя башка!
– Не надо на меня злиться. А то я сам разозлюсь.
Мак осторожно перенес вес тела на другую ягодицу.
– Пойду спать под кипарис, – сказал Элен тоскливо: со всех сторон окружает вражда!
– Постой, так что она говорит насчет Дока?
– Говорит, не нужен он ей. Вот разве только… Все, я пошел.
– Что «разве только»?
– Вот разве он заболеет, или сломает ногу…
– Тьфу ты! – сплюнул Мак. – Я думал, чего дельное скажешь. И я тоже дурак, нашел кого спрашивать… И зачем я тебя одного отпустил?
– Я же никому плохого не сделал.
– Но и хорошего, поди, не сделал. Могу спорить, ты сейчас думаешь, какого микроба наслать, чтоб Док заболел. Ну, сознавайся!
– Ничего я не думаю. Я устал. Спать хочу.
– Кто ж тебе не дает. Иди спи.
Элен поспешно, не раздеваясь, улегся на кровать, однако не спалось; мозг все сильнее накалялся; пришпоренная совестью, неслась куда-то душа… И лишь когда стал наспевать рассвет, Элен забылся.
После того как Элен ушел. Док долго сидел в оцепенении. В горле было сухо, в груди свербило… Верхний голос наставлял: «Не забывай, ты ученый с умом деятельным, методическим и точным. Допускать можно лишь то, что поддается измерению, что зримо, слышимо, осязаемо. Законы науки, вот твои законы – им и подчиняйся. Их преступая, ты не только совершаешь грех, но и навлекаешь на себя беду: безначалие, анархия воцарятся в твоей душе!» Дик невольно ежился…
Средний голос злорадствовал: «Сколько лет, сколько лет я тебе говорю, что ты сам себя обманываешь! Попробуй-ка, примени свой хваленый аналитический ум…»
Нижний голос, в самом нутре, тоже не молчал, мучал своей всегдашней заунывной песней, но замешивалась в нее новая нотка, почему-то уверявшая, что мука – на пользу.
Под влиянием среднего голоса Док стал думать: «Что ж, проанализируем положение. С одной стороны, я – мужчина, которого ждет научная работа, с другой – эта девушка. Даже если предположить, что первое время нам будет хорошо вместе, все равно, наш союз не может быть удачным, ни за что на свете! Мало того, что Сюзи малограмотна, она еще обладает буйным нравом. И, как полагается невежде, смело берется судить о вещах, о которых не имеет понятия; и других берется учить. Через пару месяцев она нахватается разных ужимок и примется изображать из себя светскую даму… А я только зря лишусь свободы. И весь мой ум окажется ни к чему – я буду все равно что за шахматной доской с заведомо слабым партнером. Надо одуматься, пока не поздно. Сюзи мне совершенно не подходит. И совершенно мне не нужна!»
Однако средний голос и на это возражал глумливо: «Ну вот, опять себя обманываешь! Ты ведь прекрасно знаешь, что она тебе нужна. Больше всего на свете! Пощупай, как мчится твой пульс, послушай, как оглушительно бьется сердце. А все почему? Потому что лязгнула дверца бойлера. Ты еще не успел понять, что это значит, а уже екнуло, закололо в груди. И то, зачем бы это дверце хлопать в три часа утра?..»
Тут нижний голос сказал: «Нет на свете только плохого. Хорошее и плохое всегда едины. В мужчине и женщине – даже в самых близких – есть друг для друга и хорошее, и плохое… Дай мне волю! Или, клянусь, я буду терзать и мучать тебя до конца дней твоих! Выпусти меня! Чувствуешь красные сполохи в глазах? Это ярость! Дай же ей волю, иначе она сгложет тебя, сведет с ума! Ты слышал лязг дверцы? Посмотри на часы!»
Док посмотрел на часы – семнадцать минут четвертого. «Ах он, сукин кот!» – произнес Док с расстановкой. Резко щелкнул выключателем – погасил свет, приблизился к окну, глянул на пустырь, на тусклое обширное пятно света от уличного фонаря. Потом вышел за дверь, спустился по ступенькам на цыпочках. Крадучись пересек освещенную улицу и нырнул в густую тень…
Патрон в это время сидел на толстой ржавой трубе и ломал голову над задачкой, словно школьник. Никак не сходилось с ответом. По условию, молодой мужчина, симпатичный, модно одетый и, главное, денежный, предлагает услуги женщине. У женщины – ни особенной красоты, ни достатка; живет в бойлере, работает в кафе за кормежку. Мужчина к тому же знает, как действовать – подход у него, может, и не научный, зато испытанный. Он приступает со сладкими речами, с обещаниями, с посулами, в решительный момент применяет силу, ведь бабы любят сильных мужчин… Почему же не тот ответ?.. Патрон пощупал распухшие пальцы на правой руке. Ей-богу, эта Сюзи просто ненормальная! Речей слушать не стала, а полез в бойлер, отпихнула, да как даст этой чертовой дверцей – прямо по пальцам! Теперь, поди, четыре ногтя сойдет. Вот зараза! Так размышлял горько Патрон и не слышал, как подобрался Док.