— Странно, что я так возжелал Панамы, — сказал Генри.
Лейтенант с гневом повернул к нему раскрасневшееся лицо. — Не Панамы вы возжелали. Женщину вы возжелали, а не Панаму! — голос его был таким же горьким, как и его слова, и он прижал ладони к вискам.
— Правда, — тихо сказал капитан. — Правда, я возжелал эту женщину, но тем более это странно.
— Странно? — Кер-де-Гри вспыхнул бешенством, он закричал: — Странно?! Что странного в том, чтобы томиться по женщине, славящейся красотой? Или вы называете странным каждого из этих людей, всякое мужское начало на земле? Или вы пылаете богоподобной похотью?. Или у вас тело титана? Странно! Да, поистине, мой капитан, совокупление и его предвкушение — это нечто неслыханное в мире мужчин!
Капитан Морган был изумлен, но в нем шевельнулся и ужас. Словно перед ним прошел омерзительный немыслимый призрак. Неужели эти люди могут чувствовать так же, как чувствует он?
— Но мне кажется, это более, чем похоть, — сказал он. — Ты не можешь понять моего жгучего томления. Словно я необоримо стремился к какому — то непостижимому покою. Эта женщина — венец всех моих поисков. Я ведь думаю о ней не как о женском теле с руками и грудью, но как о мгновении безмятежного мира после бури, как о благоухании после барахтанья в смрадной грязи. Да, для меня это странно! Вспоминая прошедшие годы, я дивлюсь тому, чем занимался. Я сворачивал горы ради глупых золотых безделушек. Мне неведома тайна, превращающая землю в огромного хамелеона. Мои крохотные войны кажутся бессмысленными потугами человека, мне незнакомого, человека, который не ведал способов, заставляющих мир менять цвет. Я тосковал — в былые времена, — ибо каждое сбывшееся желание тут же умирало в моих объятиях. Не странно ли, что все они умирали? Нет, тайна мне неведома. И ты не можешь понять моего томления.
Кер-де-Гри сжимал ладонями ноющие виски.
— Я не понимаю! — презрительно крикнул он. — По вашему, я не понимаю? Я знаю, вам ваши чувства в новинку, открытие нежданной важности. Ваши неудачи не имели себе подобия. Такое необъятное самодовольство не позволит вам поверить, что щуплый лондонец у вас за спиной — да, тот самый, который катается по земле в припадках, — что он способен надеяться и отчаиваться, как и вы. Вы не в силах поверить, что все эти люди чувствуют не менее глубоко, чем вы. Уж, наверное, вам дико покажется, если я окажу, что хочу эту женщину не меньше, чем вы, что нашептывать нежности Санта Рохе я, быть может, сумел бы лучше вашего!
Капитан Морган покраснел под плетью его слов. И не поверил им. Что за чудовищная мысль! Будто эти людишки способны чувствовать, как чувствует он! Подобное сравнение его почему — то унижало.
— Не понимаете, почему я говорю все это? — продолжал Кер-де-Гри. — Так я вам объясню. Боль свела меня с ума, и я сейчас умру.
Он молча прошел десяток шагов, пронзительно застонал и рухнул на землю.
Целую минуту капитан Морган молча смотрел на юношу. Потом в груди у него словно взметнулась беспощадная волна. В ту минуту он понял, как сильно полюбил своего молодого помощника, понял, что не в силах потерять Кер-де-Гри. И упал на колени перед неподвижно распростертым телом.
— Воды! — крикнул он флибустьеру, остановившемуся рядом, а когда тот тупо на него уставился, продолжал кричать: — Воды! Принеси воды… воды! — Его рука судорожно дергала рукоятку заткнутого за пояс пистолета. Ему принесли воды в чьей — то шляпе. Все пираты увидели, что их холодный капитан стоит на коленях и поглаживает мокрые блестящие волосы Кер-де-Гри.
Веки юноши медленно разомкнулись. Он попытался встать.
— Простите, сэр. Такая боль в голове… Солнце выпило мой раз"м. Но поднимитесь, сэр! Люди утратят уважение к вам, если увидят, как вы стоите тут на коленях.
— Лежи, мальчик! Лежи тихо. Тебе нельзя двигаться. Я боюсь. На миг мне почудилось, что ты умер, и весь мир сжался. Лежи тихо! А теперь я рад. Тебе нельзя двигаться. Теперь мы вместе возьмем Золотую Чашу, и это будет чаша с двумя ручками. — Он подхватил Кер-де-Гри в объятия и отнес его в тень огромного дерева. Пираты растянулись на земле, отдыхая, пока их лейтенант приходит в себя.
Кер-де-Гри полулежал, прислонившись спиной к стволу, и улыбался капитану со странной женственной нежностью.
— Так я похож на лондонца? — спросил Генри Морган тоскливо. — На припадочного лондонца!
Кер-де-Гри засмеялся.
— Но вы же ничего о нем не знаете! А то, быть может, вы бы гордились таким сходством. Я вам расскажу, чтобы он не остался для вас просто деревянным болваном, обязанным выполнять приказы. Фамилия его Джонс. Всю жизнь он мечтал стать проповедником слова божьего. Он верил, что припадки насылает на него Дух Святой, испытуя для какого — то божественного служения. Однажды, когда он стоял на перекрестке двух улиц и взывал к жителям Лондона, его схватили городские стражники. Судья признал его бродягой и сослал на острова. Отбыв свой срок, Джонс стал пиратом, чтобы не умереть с голоду. Как — то при дележке добычи ему досталась рабыня, испанка с примесью негритянской крови. Он женился на ней, чтобы спасти ее доброе имя. Он не знал, что спасать было уже нечего. Видите ли, сэр, его жена оказалась католичкой. Когда он дома, она запрещает ему читать Библию. И знаете, сэр, он от души верит, что воровка — судьба ограбила его, не дала ему преуспеть. Не так, как понимаем это слово мы, но на ниве господней по особому божьему соизволению. Он воображает, будто мог стать протестантским Савонаролой.
— Но его припадки, — сказал Генри Морган. — Его отвратительные припадки.. Я сам видел.
И снова юноша засмеялся.
— Припадки? А! Так припадки — это же дар избранным… родовое наследство.
— И ты думаешь, он способен чувствовать?
— Да, возможно. Вспомните, он женился, чтобы спасти ее доброе имя, и не расстался с ней, когда узнал, какое это имя! И вот увидите, при разделе добычи он смущенно попросит какое — нибудь распятие. И привезет ей в подарок распятие из Панамы. Нет, вы только подумайте! Он же сектант из сектантов. Для него нательные кресты и распятия — кощунственная мерзость!
III
Вперед, вперед к Панаме тащились флибустьеры. Они ели кожу и горькие корешки, крыс, мышей, змей, обезьян. Щеки их превратились в глубокие впадины под скулами, глаза блестели жаром лихорадки. От недавнего их одушевления не осталось и следа. Идти вперед их заставляла лишь вера в непогрешимость своего капитана: Морган не мог потерпеть неудачи, потому что еще никогда не терпел неудач. Уж конечно, у него есть план, который набьет их карманы золотом Нового Света! А слово «золото», хотя и утратило реальный смысл, было сильнее слова «голод».
На восьмое утро вернулся разведчик и доложил капитану Моргану:
— Дорога преграждена, сэр. Они насыпали поперек нее невысокий земляной вал и поставили на нем пушки.
Раздалась команда, голова извивающейся колонны свернула влево и начала прогрызать путь сквозь густой подлесок. К вечеру они вышли на вершину небольшого круглого холма и увидели внизу прямо перед собой Панаму, купающуюся в золотом сиянии западного солнца. И каждый заглянул в глаза соседа, проверяя, что узрел не бредовое видение, явившееся ему одному.