Семь лет назад умерла мать Джоша — Марта, умерла так же тихо, как и прожила свою жизнь. Джош получил известие о ее внезапной кончине от сердечного приступа, когда находился в Нью-Йорке, где учился в консерватории. Ему не удалось приехать проститься с матерью. Жизнь этой бедной женщины была такой тусклой и малозначимой, что ее кончина никоим образом не нарушила привычного ритма отцовского предприятия. Как раз в это время Джексон активно работал над расширением сферы своего влияния, завоевывая кабельное телевидение. Сразу же после похорон жены Джексон вернулся в офис, чтобы наверстать упущенное за то время, что провел на траурной церемонии.
Джош так и не простил отцу такой бессердечности. Потому сейчас и не чувствовал вины за разыгравшийся аппетит, от которого буквально сводило желудок, хотя всего лишь несколько часов назад он видел окровавленное тело отца.
Потому и не было стыдно за адюльтер со второй женой отца. Джош считал, что бывают грехи оправданные, хотя и не мог сослаться на библейские заповеди, подтверждающие эту его мысль.
Ариэль была всего лишь на два года старше Джоша, но сейчас, вышедшая из спальни в облегающей майке, с собранными на затылке волосами, выглядела на несколько лет моложе. Ариэль была босиком.
— Ты заказал что-нибудь на десерт? Джексон всегда поддразнивал жену-сластену и своими колкостями портил ей настроение, доводя дело до конфликтов.
— Шоколадный торт, — ответил Джош.
— Вкусно.
— Ариэль?
— Да!
Он подождал, пока она повернется к нему лицом.
— Всего лишь несколько часов назад ты обнаружила тело своего мертвого мужа.
— Ты что, пытаешься испортить мне аппетит?
— Пожалуй, да. Ты хоть немного огорчена происшедшим? Ариэль помрачнела и ответила с вызовом:
— Ты же знаешь, сколько слез я пролила. Джош невесело рассмеялся:
— Ты их льешь с того самого вечера, как пришла к отцу с просьбой помолиться за твоего братца, которому вынесли пожизненный приговор. Ты плачешь только тогда, когда это тебе выгодно или что-то нужно. И никогда потому, что просто грустно и хочется плакать.
Ариэль уперла руки в бедра. За годы замужества она заметно похудела, но соски оставались большими и выпуклыми. Джош ненавидел себя за то, что обратил на это внимание, разглядев их под мягкой тканью майки.
— Джексон Уайлд был злобный, подлый, самодовольный сукин сын. — Ее голубые глаза смотрели не мигая. — Его смерть не испортит мне аппетит, потому что я ничуть не огорчена тем, что он мертв. Единственное, что меня сможет огорчить, — так это если пошатнутся наши дела.
— Но ты уже обо всем позаботилась во время пресс-конференции.
— Ты прав, Джош. Я заложила основу для продолжения нашего предприятия. Должен же хоть кто-нибудь думать о будущем, — язвительно добавила она.
Джош прижал кончики своих длинных тонких музыкальных пальцев к вискам и зажмурился, словно от боли.
— Боже, как ты холодна. Всегда все рассчитано, спланировано.
Ариэль тряхнула длинными прямыми светлыми волосами:
— Я была бедной, Джош. А бедность делает человека злым. Вселяет отчаяние. И доходишь до того, что уже готова на все, лишь бы вырваться из нищеты. Вот почему мой братишка оказался в тюрьме и просидит там до конца своей жизни. После того как его осудили, я поняла, что мне нужно предпринять что-то кардинальное или я закончу еще хуже, чем он. Так вышло, да, что я пошла к твоему отцу, вся в слезах. И даже если бы он попросил меня подтереть ему зад или трахнуться с ним тут же, на месте, я бы и это сделала.
Я узнала от него, что все в этом мире решают деньги. Быть богатым и подлым намного лучше, чем бедным и подлым. Когда ты беден, ты расплачиваешься тюрьмой за свою подлость, но, если ты богат, можно делать все, что тебе нравится, и никто не посмеет тронуть тебя. Да, я практична, согласна. Но я такой и останусь до конца своей жизни, потому что не собираюсь возвращаться к бедности.
Ариэль сделала паузу, чтобы перевести дух.
— Не пытайся убедить меня, что ты огорчен смертью отца, Джош. Ты ненавидел его так же, как и я, если не больше.
Джош боялся посмотреть в ее сторону, чтобы не встретиться с ее прямым взглядом.
— Я понимаю, что со стороны могу показаться неискренним. Я не чувствую угрызений совести. Но не чувствую и облегчения, которого ожидал.
Ариэль подошла к нему и обняла.
— Неужели ты не понимаешь, Джош? Если мы хорошо сыграем свои роли, это может стать началом новой жизни для нас обоих. Публика нас любит. Мы можем продолжать наше дело и жить гораздо лучше, без его вечных придирок и наставлений.
— Ты что, в самом деле думаешь, что наша обожаемая публика примет нас как супружескую пару, Ариэль? — Он невольно улыбнулся ее наивности. А может быть, его позабавила ее ненасытность?
Но ведь он и в самом деле не вправе упрекать ее за это. Ей не выпало в детстве тех привилегий, которыми пользовался он, принимая их как должное. Еще до того, как слава Джексона Уайлда стала столь громкой, у него уже были преданные и щедрые почитатели. Доход его всегда был значительным, а с наследством Марты стал еще более весомым. Так что Джош никогда ни в чем не нуждался.
Теперь Ариэль совсем другая — изящная, ухоженная, речь ее стала чистой и правильной. Но Джош знал, что, глядя на себя в зеркало, Ариэль по-прежнему видела пухленькую, взъерошенную, растерянную девчонку, отчаянно пытающуюся изменить свою жизнь. Когда она смотрела на свои пальцы с безукоризненным маникюром, она все еще видела под ногтями садовую грязь.
— Со временем люди смирятся с нашими отношениями, — говорила Ариэль, — если мы почаще будем упоминать имя господне. Мы можем сказать, что пытались побороть в себе романтическую любовь друг к другу, потому что это казалось нам грехом. Но мы молились, изучали Библию, и господь убедил нас, что на все его воля. Публика это проглотит. Все же любят счастливый конец. — Она нежно коснулась его губ, слегка поддразнивая легким поцелуем. — Ты нужен мне сейчас, Джош.
Он крепко зажмурился, пытаясь побороть в себе желание, которое уже начало овладевать им.
— Ариэль, нам не следует быть вместе какое-то время. Подумают…
Она теснее прижалась к нему;
— Кто и что подумает?
— Полиция… этот Кассиди из прокуратуры. Мы же в числе подозреваемых.
— Не будь глупцом, Джош. У нас же есть алиби, ты что, забыл?
Ее беспечность раздражала, но побороть соблазн было трудно. Вместо того чтобы оттолкнуть, он приподнял ее майку и обхватил за талию, грубо прижав к себе. Их губы сомкнулись. Его язык впился в ее влажный, алчущий рот, а пальцы нежно гладили бедра.
Его член уже был влажным и горячим. Одежда мешала и раздражала. Но стоило ему потянуться к «молнии» на джинсах, как в дверь постучали.