В океане опять сделались противные ветры, они долго с ними боролись и ничего не видели, кроме кувыркающихся китов, которые хребты свои наподобие черных холмов из воды выставляли и, фыркая, пускали из ноздрей высокие водометы. Они забрались далеко к северу, так что солнце в самую полночь не заходило, и миновали опасную пучину, называемую Мальштром, занимаясь рассматриванием разных явлений. Иногда они любовались плавающими в воде цветами, которые наподобие пестрых распустившихся колпаков из-под кормы показывались. Прекрасный вид их, коль скоро их поймаешь и вытащишь из воды, тотчас исчезал и превращался в некую оседшую слизь. Всего же более нравилось молодым людям из команды по ночам сидеть на носу корабля. Вода имела некое лучезарное свойство, так что обмоченная в ней вещь казалась в темноте быть огненною. Матросы же ерыжничали с медведем, которого взяли они на борт для забав еще в Архангельске и который добр и весел был с ними.
Они превозмогли уже многие коварные течения, густые туманы и подводные камни, когда попали в ужасную грозу и шторм, кои обрушились на них с внезапностью.
Средь мертвого штиля, дрожа, вскипела влага, и завихрились дикие стихии молний, и небеса почернели, и самых могучих мужей доблесть и отвага содрогнулись, когда рвались снасти и улетали парусы, как огромные птицы, покидая мачты их корабля среди воплей моря.
И в одну минуту Капитан увидел на волнах женщину, плывущую в пене и брызгах и окруженную сиянием. Он посчитал это мрачным предзнаменованием, но не оробел и направил путь свой прямо на нее. Они разминулись весьма даже близко, так что и лотовый матрос с носа заметил ее и кричал о пловце за бортом средь зыбей.
Сразу после того море начало успокаиваться и через час совершенно залосело. И Капитан не знал, почудилось явление женщины или она на самом деле плыла покойно средь валов и молний. Он призвал к себе лотового, и тот божился, что видел за бортом пловца.
И Капитан не удивился, когда однажды ночью вошла к нему в каюту женщина. Зыбко светил огонь ночного светильника, скрипел корабль, и плескала за древом борта волна, когда она, спустившись в каюту, положила руки свои ему на голову. «Идем ко мне, – сказала Капитану женщина. – Я так устала плавать! Пред закатом волна холодна!» И после того исчезла.
И опять Капитан не знал, была ли она или только привиделась, ибо они давно уже бредили женщинами. Но мрачные предчувствия с тех пор окрепли в нем.
И вскоре повернули они к родным берегам, уходя от дурного знамения.
Но не судьба была им увидеть отчизну.
Возле Рюгенских берегов от веста нашел прежестокий порыв и покрыл корабль пасмурностью. Ночью ветер скрепчал так, что мачты гнулись и фор-стеньга переломилась. А волнение сделалось подобно превеликим, белеющим в мрачности горам.
Утром закричал лотовый: «Земля вплоть пред носом!» – отчаянным криком. Тогда многие начали прощаться между собой и побежали сменить белье, ибо между простым народом царствует мнение, что, переменив перед смертью белье, он совершил свою исповедь, очистился от грехов и готов предстать чистым на Суд Божий.
Однако Капитан не переставал обо всем, что мореходством хорошим положено, пещись и велел отдавать якоря, но канаты рвались, и наконец корабль бросило валом в буруны.
Среди грохотов офицеры молились Виновнику всех чудес, Всеобщему Отцу, со страхом попинающим языком произносили: «Помилуй нас, о Вечный! Сохрани пылинку, о Всемогущий! Соблюди слабых, странствующих во тьме, бедных и немощных!» На что Капитан велел молчать им, ибо почитал себя и сотоварищей своих не рабами, а торжествующими владыками морей. И велел еще палить из пушек, чтоб предупредить береговых людей, ежели те близко окажутся.
Затем капитан, скрепив свое сердце, видя, что не остается иных к спасению корабля и людей способов, посоветовавшись с офицерами, решился, если не к лучшему, то по крайней мере к скорейшему концу, переменить безнадежное положение в ожиданиях на действо. Чего ради приказал распустить все стаксели и марсели.
Паруса наполнились, корабль двинулся и пошел вперед, стуча о дно.
За грядой рифов попали они в нечто подобное ловушке, из которой хода назад не было, а огромные скалы самого берега нависли над кораблем и были неприступны. Ветер между тем все дул отменно крепко и опять подрейфовал их. И течь в трюмы уже ничем остановить нельзя было.
Капитан послал матросов на мачты убирать парусы, но не успели убрать парусы, как опять ударились в скалы и жестоко накренились. Тогда приказал Капитан рубить на ветре ванты, чтобы обрушить мачты, и приказал то, несмотря на матросов, кои на мачтах были, ибо другого поступка придумать не мог: тяжесть матросов только прибавляла крен кораблю. Но ни у кого не хватило духа взяться в топоры против душ товарищей.
Крен увеличивался стремительно. И Капитан опять приказал:
– Рубить ванты на ветре!
И тут недоброхот – матрос из Архангельска побег к Капитану, подал ему топор и говорил:
– Только наложи руку, Капитан, первым, а я срублю по корню все, что прикажешь. Но ежели ты не наложишь руку первый, то потом отопрешься от команды своей и забьют меня!
И Капитан наложил руку на топор. Матрос после того срубил ванты в один миг, и мачты пали за борт в плесках и криках гибнущих. Но мало уже могло помочь и это действо. На сем месте Судьба изрекла: здесь предел, его же не прейдеши!
Люди полезли на бизань-мачту, которая одна скоро осталась торчать над волнами. К большому еще несчастью, имели они с собой весьма неприятного и опасного соседа: медведь, служивший прежде им забавою, взошедши теперь на крюйс-салинг, несколько сидел смирно, но от того ли, что озяб, или с голоду, начал он опускаться и садиться несчастным на головы и прижиматься к ним. От чего они были в беспрестанном движении и, слабея, срывались в волны.
Утром рассыпало волнами всю часть корабля до нижней палубы, мачта рухнула, и страдания Капитана и всех людей его кончились.
Прольем слезы об участи несчастных и хотя воспоминанием почтим их память, которая должна быть столь же Отечеству дорога, как и память воинов, на брани убиенных.
Удержаться от удовольствия общения с настоящим русским языком не можешь. Отсюда и мои стилизации, и обильное цитирование. Как удержаться, если попали тебе на глаза такие строки:
Достигло дневное до полночи светило,
Но в глубине горящего лица не скрыло,
Как пламенна гора, казалось меж валов,
И простирало блеск багровый из-за льдов.
Среди пречудныя, при ясном солнце ночи
Верхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.
…Карбас помора-зверобоя на волнах Белого моря. Глаза морехода на одном уровне с волной. За гребнем волн стоит ночное полярное солнце. Его низкие лучи скользят по льдам и слепят глаза кормщику. Автор был в море, работал в нем. Теперь он спокойной, крепкой рукой ведет строку. Строка величаво колышется в такт морской зыби. Север простирается далеко до края стиха. И слышно, как медленно падают капли с медлительно заносимых весел. Гребет помор. Стоит над морем солнце. Вздымаются и вздыхают на зыби льдины. От них пахнет зимней вьюгой. Здесь чистая картина – без символики. Здесь профессиональное знание жизни, и физики, и астрономии. Пишет Ломоносов. Рыбак, начинавший современный русский язык, открывший атмосферу на Венере, объяснивший природу молнии электричеством, сформулировавший закон сохранения вещества.