Я говорила тебе, — ответила она, — ты подумаешь, что я сошла с ума… Но в ту минуту, однако, я была уверена, абсолютно уверена, что, оставив тебя и уехав, я поступлю так ради твоего блага. Я была так же уверена, как уверена сейчас, — добавила она, вытянувшись и коснувшись губами его рта, — что целую тебя.
— Почему ты была так уверена? — смущенно спросил Марчелло.
— Не знаю… так… есть вещи, в которых бываешь уверен без всякой причины.
— А потом, — невольно спросил он с легким, едва уловимым оттенком сожаления, — почему ты передумала?
Почему? Кто знает?.. Может, потому, что в лифте ты как-то особенно взглянул на меня или, по крайней мере, мне так показалось… но когда потом я вспомнила, что решила уехать и заказала спальный вагон, когда подумала, что теперь мне уже нельзя отступать, я расплакалась.
Марчелло ничего не сказал. Джулия по-своему истолковала его молчание и спросила:
Ты сердишься? Скажи… ты сердишься из-за спального вагона?.. Но билет можно сдать, потеряв только двадцать процентов.
— Какие глупости… — медленно, словно размышляя, ответил он.
Тогда, — сказала она, подавив недоверчивый смешок, в котором дрожал еще страх, — ты сердишься оттого, что я на самом деле не уехала?
— Новые глупости, — ответил он. Но на сей раз ему показалось, что он не совсем искренен.
И, чтобы рассеять последние сомнения или последние угрызения совести, он добавил: — Если бы ты уехала, вся моя жизнь рухнула бы. — Он подумал, что теперь сказал правду, хотя она и звучала несколько двусмысленно. Разве не лучше было бы, чтобы его жизнь, та жизнь, которую он выстроил после смерти Лино, рухнула бы окончательно, вместо того чтобы новое бремя, новые обязанности отягощали ее, делая похожей на нелепый дом, к которому увлеченный владелец пристраивает террасы, башенки и балконы, подвергая риску его прочность?
Он почувствовал, как руки Джулии сжимают его все крепче в любовном объятии, потом она прошептала:
— Ты говоришь правду?
— Да, — ответил он, — я говорю правду.
Но что бы ты сделал, — настаивала она с довольным и почти тщеславным любопытством, — если бы я в самом деле оставила тебя и уехала? Ты постарался бы догнать.
Он поколебался, а когда заговорил, ему снова показалось, что в голосе его звучит скрытое сожаление:
Нет, не думаю… разве я не сказал тебе, что вся моя жизнь рухнула бы?
— Ты бы остался во Франции?
— Да, наверное.
— А твоя карьера? Ты бы сломал свою карьеру?
Без тебя она больше не имела бы смысла, — спокойно объяснил он, — я делаю то, что делаю, потому что ты рядом.
Но что бы ты тогда стал делать? — Она, казалось, испытывала жестокое удовольствие, представляя его одного, без нее.
Я сделал бы то, что делают все, кто оставляет свою страну и профессию из-за особых причин. Я бы приноровился к какому-нибудь ремеслу, пошел бы мыть посуду, стал бы моряком, шофером или записался бы в Иностранный легион. Но зачем тебе нужно это знать?
Так… я просто спрашиваю… В Иностранный легион? Под чужим именем?
— Вероятно.
— А где находится Иностранный легион?
— Кажется, в Марокко. ив других местах тоже.
В Марокко… видишь, а я осталась, — пробормотала она, прижимаясь к нему с жадной, ревнивой силой.
Затем последовало молчание. Джулия не двигалась, и, когда Марчелло посмотрел на нее, глаза ее были закрыты, казалось, она спала. Тогда он тоже закрыл глаза с желанием подремать. Но заснуть ему не удалось, хотя он был раздавлен смертельной усталостью и оцепенением. Он испытывал глубокое и мучительное чувство протеста против своего положения, он чувствовал себя проводом высокого напряжения, по которому непрерывно текла энергия страшной силы, не причиняя беспокойства, а, напротив, наполняя его большой жизненной мощью, но иногда, как, например, сейчас, напряжение казалось Марчелло непереносимым, и ему хотелось быть не натянутым и вибрирующим, а отключенным и бесформенным мотком в куче хлама в глубине заводского двора. И потом, почему именно через него должен был передаваться поток энергии, тогда как других это даже не касалось? И почему поток никогда не прерывался, не переставал ни на минуту струиться сквозь него? Сравнение развивалось, ветвилось вопросами, на которые не было ответа, и одновременно росло болезненное оцепенение, туманившее мозг, затемнявшее зеркало сознания. Наконец Марчелло заснул, но в ту же минуту он почувствовал, что чья-то рука коснулась его плеча; он вскочил и увидел Джулию, стоящую у кровати, уже одетую, в шляпе. Она тихо спросила:
Ты спишь? Разве мы не должны идти к Квадри?
Марчелло с трудом приподнялся и какое-то время молча глядел в полутьму комнаты, мысленно повторяя: "Разве мы не должны убить Квадри?" Потом в шутку спросил:
— А если нам не пойти к Квадри? Что, если нам хорошенько выспаться?
Это важный вопрос, подумал он, глядя на Джулию снизу вверх, может, было еще не поздно послать все к черту. Он видел, как она неуверенно, почти недовольно посмотрела на него: ведь он предлагал ей остаться в гостинице, тогда как она уже приготовилась выйти. Она сказала:
Но ты уже проспал почти целый час, и потом, разве ты не говорил, что визит к этому Квадри важен для твоей карьеры?
Марчелло помолчал, затем ответил:
— Да, это верно: очень важен.
Тогда, — весело заявила она, наклоняясь и целуя его в лоб, — чего же ты раздумываешь? Давай поторапливайся, одевайся, не ленись!
Но я не хочу туда идти, — сказал Марчелло, притворно зевая. — Я хочу только спать, — прибавил он, и ему показалось, что он искренен, — спать, спать и спать.
Выспишься сегодня ночью, — легко ответила Джулия, подойдя к зеркалу и внимательно смотрясь в него. — Ты взял на себя обязательства, теперь поздно менять программу.
Она говорила, как обычно, с благодушным благоразумием, и было удивительно и в то же время странно знаменательно, что она, сама того не зная, говорила верные вещи. В это время на ночном столике зазвонил телефон. Марчелло, приподнявшись на локте, взял трубку и поднес ее к уху. Это был портье, который сообщил ему, что место в спальном вагоне до Рима на сегодняшний вечер заказано.
Я отказываюсь от билета, — не колеблясь сказал Марчелло, — синьора остается. — Джулия, глядя в зеркало, бросила на него взгляд, полный робкой благодарности. Положив трубку, Марчелло сказал: — Ну вот, дело сделано… они отменят заказ, и ты никуда не уедешь.
— Ты злишься на меня?
— Что это тебе пришло в голову?
Он спустился с кровати, сунул ноги в туфли, пошел в ванную комнату. Умываясь и причесываясь, он спрашивал себя, что сказала бы Джулия, если бы он открыл ей правду о своей профессии и свадебном путешествии. Он почти с уверенностью мог сказать, что она не осудила бы его. За пределами семейных отношений для нее начинался темный, непонятный мир, в котором могло случиться так, что горбатого и бородатого профессора убивают по политическим мотивам. Точно так же, подумал он, выходя из ванной, должна думать и чувствовать жена агента Орландо. Джулия ждала его, сидя на кровати. Она встала и спросила: