Не успели мы застопорить машины, как затрезвонил телефон. Старший механик возмущенно поинтересовался тем, сколько еще времени мы собираемся держать его "на стопе", у него остывают двигатели, а его двигатели – не примус, и он или совсем будет вынужден их заглушить, или пускай мы даем ход – хоть взад, хоть вперед, но ему их надо крутить…
Господи, спаси и помилуй! Чем совершеннее и мощнее делаются дизеля, тем ужаснее плавать. Уже не дизеля существуют нынче для судна, а судно для них. И ты уже, например, не о безопасности судовождения думаешь, а о том, как бы не забыть предупредить механика о переходе на легкое топливо или о маневренном режиме или еще черт знает о чем. Так доярки мучаются с породистой коровой, когда не корова существует для колхозников, а колхозники мычат и телятся для этой породистой коровы.
Я ничего не стал объяснять механику – просто шмякнул пятикилограммовую телефонную трубку обратно в захваты аппарата.
– Вон вроде братья-славяне стоят, – сказал чиф, поднимая бинокль. – "Чернигород". Рудовоз.
Я понял его идею. И сказал лоцману, что мы попробуем связаться с соотечественниками и попросим их послать людей на причал.
Было 03.50. Самая ночь, самый сон. И все вокруг спало – в Антверпенском порту ночью не работают. Только ветер, черт бы его побрал, не спал. Он давил нам в левый борт. А мы были в полугрузу, и давить ветру было на что. Вероятно, площадь парусности у нас была, как у чайных клипперов со всеми их топселями и лисилями.
Буксирчики осторожно и аккуратно сдали назад – поближе к "Чернигороду". Он стоял во втором хавендоке кормой на выход. Огромная кормовая надстройка рудовоза была залита светом. Он был еще крупнее нашего "Обнинска".
– Давайте, Степан Иванович, включите палубную трансляцию и порите, – сказал я старпому. Он был болезненный мужчина, но глотку имел иерихонскую.
– А может, вы сами? – застеснялся чиф.
Ну, то что чиф болезненный был мужчина – тут ничего не поделаешь – таково все наше поколение, и я сам далеко не Вася Алексеев. Но вот стыдливость или, вернее, стеснительность была у Степана Ивановича не по времени. Не было у него вовсе пробивной силы и пронырливости. Сунуть нужному человеку заграничную тряпку или даже обыкновенную бутылку в пароходских шхерах, чтобы получить какой-нибудь дефицит для судна, или ускорить ремонт, или выписать прибор – тут чиф пасовал решительно и безнадежно. "Не могу, Ник! Не способен! Не умею такими делами заниматься!"– как-то сказал он, когда мы выпивали у меня дома по-холостяцки и без чинов. (Мы были почти одногодками.) И он по пьянке назвал меня "Ник". Почему-то на судне дали мне такую подпольную кличку, хотя она не имеет никакого отношения к моему имени и отчеству. "Не могу, Ник! Не способен! Не будет у нас хороших ковровых дорожек! Не надейся, Ник, и не жди!"
Во всех остальных вопросах я за его спиной чувствовал себя, как бомбардировщик за истребителем сопровождения.
– Ты только разбуди их там, а остальное уж мое дело,– сказал я.
И его баритон загремел камнепадом над черными снами застывших в газани судов: "На "Чернигороде"! Вахтенный у трапа! Попросите вахтенного штурмана срочно подняться на мостик!!!" – он повторил это три раза. И к концу процедуры уже захотелось забить чопы во все палубные динамики – так рвалась и растрескивалась европейская ночь под напором нашего Степана Ивановича Балалайкина.
Вероятно, наша буфетчица не ложилась, подремывала где-нибудь на диванчике в кают-компании, потому что после вопля чифа появилась на мостике и спросила, не надо ли подогреть кофе.
– Чего не спишь? – спросил я. – Подогреть мы и сами сможем.
– Бутерброды никто и не поел, – сказала буфетчица, осмотревшись в темноте рубки. – Засохли все. Новые сделать?
– Не надо. Приплыли уже, – сказал чиф, опять несколько опережая, как потом выяснилось, события. – Святая ты у нас вумен!
– Обзываются! – пожаловалась мне Людмила сварливым и полуплачущим голосом. И я подумал, что действительно наша Людмила святая женщина, но, как и все святые женщины, порядочная ведьма. Ее доброта и заботливость плаксивы. Правда, причины для плаксивости у нее были – сын, вернувшись из армии, сильно запил. В этот рейс идти она не хотела, специально потеряла служебное удостоверение, не сделала прививок, но в кадрах сидят не плаксивые ребята, и в моря они ее нормально выпихнули.
Сколько времени надо вахтенному штурману, чтобы проснуться от звонка вахтенного матроса, чертыхнуться, вылезти из койки, спуститься на палубу, узнать, что какой-то ошалелый пароход по-русски просит на связь, еще раз чертыхнуться и взлететь на мостик. Минуты три, если парень, согласно устава, дрыхнет не раздеваясь. Минут пять, если ботинки он все-таки снял, а штаны расстегнул. И неопределенное время, если вахтенный матрос закутался в арктический тулуп и закемарил в тамбучине, подняв (для защиты от крыс и диверсантов) трап до уровня палубы. В этом случае матросика не разбудят иерихонские призывы чифа и задуманная операция сорвется в самом начале.
Паузу Степан Иванович использовал для того, чтобы деликатно объяснить рулевому необходимость стирки рабочего платья. Для этого чиф вынужден был совершить экскурс в неандертальские времена. Он втолковал рулевому, что первобытный человек уцелел среди огромных диких ящеров только благодаря своей вони. Вонь от первобытного человека, по данным современной науки, была так омерзительна и сильна, что огромные, свирепые звери оббегали первобытного нашего предка за тридевять миль, что и сослужило для всех нас определенную пользу. Но то было в неандертальские времена, а…
На крыле мостика "Чернигорода" появилась медлительная тень.
Я взял микрофон и сказал по палубной трансляции: "Дорогой товарищ, беспокоит советский теплоход "Обнинск". Прошу вас выйти на связь на шестнадцатом канале. Как поняли?"
Фигура на мостике "Чернигорода" подняла над головой правую руку и исчезла в рубке.
Ну что ж, и правила несения вахтенной службы и вообще морская четкость на рудовозе были отработаны. Да и весь он очень достойно выглядел, хотя возил, вероятно, апатит, а при таком вонючем грузе легко стать неандертальцем.
Лоцман оживился, схватил засохший бутерброд и жадно зачавкал. Видимо, тревожный спазм несколько отпустил его внутренности.
"Обнинск", я "Чернигород"! Вас слушаю!" "Доброй ночи, "Чернигород"! У нас тут неприятность. Швартовщики запаздывают. Болтаемся, как ромашка в проруби, а ветерок жмет. Большая просьба к вам. Пошлите пару моряков на сто семнадцатый причал. Боюсь, мы тут дров наломаем. Как поняли?"
"Обнинск", я "Чернигород", вас понял. Мои люди ночью отдыхают. Как поняли?"
"Ну, одного-то можно и потревожить, дорогой товарищ. И с ним вахтенного пошлите. Пускай только рукавицы не забудут взять. Как поняли?"
"Вахтенный существует для того, чтобы стоять у трапа. Людей подниму, если вы им сверхурочные заплатите. Как поняли?"
"Да вы из какого пароходства?" "Северного. Еще вопросы будут?" "Поднимите капитана! Это капитан "Обнинска" говорит!"