Галя никогда не была в Штатах, но ей нравились тамошние президенты. Они все производили впечатление веселых, добрых парубков, каких и на Сорочинской ярмарке можно было встретить в хорошие времена, когда еще ценились юмор и приветливость. В американской истории, если судить по портретам на купюрах, до недавнего времени тянулся долгий период правления серьезных, умудренных опытом и убеленных сединами мужчин. Америка набиралась мудрости. А потом вдруг, один за другим, начиная с Рейгана, пошли эксцентричные политики с очевидными актерскими данными. Из глубины Галиной детской памяти всплывал образ красавца в костюме ковбоя, даже лошадь которого очаровывала своей голливудской улыбкой. Сменой стиля правления Америка обязана, как известно, чудесам стоматологии и рок-н-роллу. Здравомыслие и рассудительность сменились драйвом и яркой репризой на публике. Речи президентов напоминали скетчи самых известных комиков. Человек, готовый посмеяться над собой, внушает доверие. Самоирония становится новой искренностью.
Эстрадные способы очаровать публикубыли знакомы Гале с младых ногтей. На Полтавщине было такое детское развлечение, когда все прикидываются клоунами и артистами, переодеваются и красятся, чтобы произвести впечатление, вызвать смех, одобрительные возгласы, желание обняться и что-то подарить в благодарность за доставленное удовольствие, позвать в гости, угостить вкусненьким, поцеловать. Если бы кто-то выяснил и объявил миру, что Буш-младший – потомок запорожских казаков, это было бы неудивительно. Не первая же Галя украинская женщина, отправляющаяся в Америку? Известно, что еще в XIX веке украинцы охотно переплывали океан в поисках работы – хохол всегда ищет работу, другой радости ему и не надо, значит, среди первых переселенцев были запорожские казаки или западноукраинские гайдамаки.
И все-таки Галя отправлялась в неизвестность, открытое плавание, где всякое могло случиться.
О русских эмигрантах – ученых, актерах, писателях – и их достижениях было известно многое. Об украинских – ничего. В отличие от Канады, где украинцы были на особом уважительном положении, в Америке о них никто не беспокоился.Украинцы предпочитали жить скромно, вдали от роскоши и богатства, на довольно скупой канадской земле, рассчитывая лишь на свое упрямство и трудолюбие. Как Киев соотносился с Москвой, так и Канада соотносилась с США. Примерно такая диспозиция сложилась в Галиной голове. Поэтому ее интересовали районы, расположенные поближе к канадской границе, чтобы в крайнем случае можно было перебраться к своим.
Идеальным городом для того, чтобы пустить корни, показался Сиэтл. Ни Нью-Йорк, ни Вашингтон, ни какой-нибудь Лос-Анджелес, куда стекаются авантюристы со всего мира, Галю не интересовали. Как провинциалка, она искала среду поспокойней, место, еще не облюбованное всем миром, там, где людей из бывшего СССР еще не так много, как на Брайтон-Бич. Где женская конкуренция послабее, там легче прорваться в лидеры.Секс в большом городе, конечно, приятная штука, но только по телевизору, а в жизни – замучаешься выходить каждый вечер на подиумы центральных авеню в поисках простого женского счастья.
Смущало, конечно, что Сиэтл стоял на берегу океана, потому что Галя не умела плавать. С детства боялась воды – наверное, кто-то испугал в бессознательном возрасте, может, на крестинах захлебнулась, когда батюшка обливал, и потом кто ее только не учил плавать, бесполезно. «Наверное, я отношусь к разряду неводоплавающих, но млекопитающих, что-то вроде коров». Но ведь не факт, что придется жить в Сиэтле до конца дней, можно и переехать.
Галя хоть и ругала Полину за высокие идеалы, сама тоже была с принципами. Во-первых, как трудоголик, она поклялась себе, что не станет содержанкой ни при каких обстоятельствах.Любовь за деньги не вписывалась в ее картину мира. Деньги отдельно, любовь отдельно, как котлеты и мухи, они не должны совпадать – такое ограничение добавляло азарта и оправдывало все эти приключения в ее собственных глазах. Подарки не в счет, ведь в таком случае она может подарить что-то сопоставимое, то есть вернуть – как будто взяла в долг. Не нужно смешивать бескорыстную любовь и прямое использование.
Но, надо сказать, Гале никто «в долг» и не давал, если не считать смешной шляпы от Рабиновича. Сувенир на память. Рассказы о соболях и бриллиантах казались мифами женщине, в глаза не видевшей ничего подобного. А если бы и увидела, то не смогла бы отличить от фианита или крашеной лисы. Не обучена. В селе на праздники надевают все пестрое, блестящее, но чистое и не заношенное. В Штатах тоже никто соболей не носил, все одевались чисто и просто. Видно было, что здесь много работали и много ели. Очень похоже на то, как живут на Украине.
В общем, Гале в Америке нравилось все. Конечно, звучало такое признание смешно – все равно что сказать: «Вы знаете, видел я эту Мону Лизу, ничего так, мне понравилась!»
Но, с другой стороны, у каждого своя Америка, которую предстоит открыть. Счастливая страна, ее все хотят узнать, о ней мечтают. Россия же казалась несчастной женщиной, которую каждый хочет бросить и сбежать.Почему так? Счастье, даже мнимое, притягивает. А несчастье отпугивает.
Галя понимала, что на историю о женщине из России, без мужа, зато с ребенком, оставленным в Москве на попечении подруги, клюнут не многие. А вот если стать вровень с аборигенами, заявить о себе с самого начала как о личности, это должно понравиться, вызвать симпатию, восхитить. Поэтому она решила активно интересоваться местными обычаями и возможностями, быстро соображать и сразу отказываться от явно проигрышных вариантов.
* * *
В аэропорту, в стороне от встречающих, Галя увидела своего героя, художника из Питера. Художник казался ей романтичным, полной противоположностью бывшему мужу-программисту. Хотелось как раз чего-то такого. И если не по национальности, то хотя бы по профессии, телосложению, цвету волос. «Может, Поля, мы не там ищем? Отказываемся от своего божественного предназначения? Выбираем себе подобных. Да и вообще, мы ли выбираем? Или это нас выбирают? Как ты думаешь, мы имеем право на выбор?» Полина пожимала плечами: «Ошибаются все. Думаешь, они не проклинают тот день и час, когда нас встретили?» – «Проклинают. Мой так и кричал: почему я не ослеп в ту самую минуту, когда тебя увидел?» – «Но сами они надеются на то, что мы с благодарностью примем их выбор». – «Спасибо им большое. И большое до свидания!»
Художника Галя выбрала самостоятельно. Так ей казалось. Она сама предложила не тянуть кота за хвост, а увидеться, поговорить. Все, что от него требовалось, так это встретить ее в аэропорту и забронировать гостиницу. Он предложил остановиться у него, но Галя поостереглась. Денег, конечно, было жалко, но гордость и свобода дороже. Она совсем не уверена была, что выбрала художника окончательно, и надеялась, что пообтесавшийся в США русский интеллигент с уважением отнесется к ее желанию быть независимой.
Одного взгляда достаточно было, чтобы понять, что он – не ее герой. Такой, какими были все мужики в России лет пятнадцать назад: в старой, застиранной рубашке в клетку, с длинными немытыми волосами, напряженным взглядом неуверенного в себе самца, который давно оценивал свои шансы на удачу как нулевые, но пока еще испытывал судьбу.