— Что же, я попробую еще раз! Передаю слово моему жениху!
Смешки усилились. Гэри по-прежнему не появлялся.
Потом откуда-то сзади послышалось:
— Гэри! Тебя ждут!
Наконец показался Гэри. В руке у него была тарелочка, до краев заваленная кексами. Выглядело так, будто он пытался играть на ней в «Дженгу».
— Едааа! — воскликнул он. — Жрите! Жрите все! Еда, тут ее полно.
Он поставил тарелку на столик рядом с собой, но тут же вновь взял ее в руки.
— Так! Да, конечно. Сейчас посмотрим.
Гэри попытался достать из кармана свой листок, но тарелка, с которой он не желал расставаться, ему мешала.
Я посмотрел на Эбби. Она наблюдала за ним раскрыв рот и наслаждалась этим захватывающим зрелищем.
— Итак! — повторил он, пытаясь развернуть листок.
Он все-таки убрал тарелку и только после этого развернул лист, затем, однако, снова взял тарелку, отбросил бумажку и объявил:
— Я буду говорить от души!
Плохая идея. Это очень плохая идея.
— Друзья, — начал он, — похожи на цветы!
Какая-то женщина опять воскликнула «о!».
— Цветы же надо поливать и давать им солнечный свет!
Я не злоупотребляю восклицательными знаками, а он все время только и восклицал.
— Вы наши цветы! И мы вас, как вы заметили, поливаем!
— Верно! Верно! — крикнул какой-то чувак, поднимая пивную кружку. Жена шикнула на него и попыталась заставить его опустить руку.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Гэри. — Верно, да? Все мы верные друзья. Да?
Кажется, он закончил. Какая-то дама, решив, видимо, что до ее слуха донеслись строки некоего экспромта в стиле хайку, начала аплодировать. Но Гэри передумал.
— Он довольно романтичный парень, этот Гэри, — шепнул Дэв мне, смотревшему прямо перед собой безо всякого выражения.
Эбби пихала меня локтем в бок. Я чувствовал, что ее трясет от еле сдерживаемого смеха. Большая часть присутствующих явно не понимала, что происходит. Паре гостей это нравилось. Сара смотрела в пол, прикрыв рукой глаза.
И тут я увидел Анну.
Она улыбалась во весь рот и щелкала пальцами, пытаясь найти ритм в речи Гэри.
— Наверное, нам пора идти, — сказал я, желая поскорее выбраться отсюда.
— Как-то странно все это, — заметил Дэв.
Эбби вытерла выступившие слезы.
Когда Гэри перешел ко второй из шести причине, побудившей его отдать предпочтение «лексусу», а не «порше-кайенну», мы стали незаметно продвигаться к выходу.
— Что там случилось? — спросил Дэв, когда мы выбрались наружу, наблюдая за давящейся смехом Эбби. — Что это было?
— Джейсон, тебе не нужны все эти люди, — заявила Эбби, успокаиваясь, — тебе нечего им доказывать. Не понимаю, почему ты так нервничаешь. Когда я зашла туда, то подумала: «И это их он так боится?» Да кому какое дело, что они там себе думают.
— Эбби, нас могли бы посадить за это, — проговорил я осуждающим тоном, но она выглядела такой жизнеутверждающе-самоуверенной, такой очаровательно живой, что, как бы ни хотел выглядеть суровым учителем, я попросту не мог. Она заметила на моем лице след улыбки и проиграла очередную битву со смехом. До слез и нечленораздельных завываний.
Я тоже сдался и позволил себе расхохотаться.
Я смеялся хотя бы потому, что смеяться несколько приятнее, чем плакать, и с этим смехом из меня выходило все напряжение, все сдерживаемые эмоции, весь гнев, все одиночество и отчаяние. Я чувствовал облегчение оттого, что все так или иначе кончилось.
Отсмеявшись, мы без сил упали на скамейку — у нас болели все мышцы, а по щекам катились слезы. Дэв достал фотоаппарат.
— Улыбочку!
Через час, задолго до того, как во мне проснулось чувство вины, я взглянул на телефон. Мне пришло послание.
— Это может быть твой шанс! — сказала Эбби чуть позже, когда мы провожали ее на станции. — Ты увеличиваешь вероятность этого! Приближаешься к своей мечте!
— Может быть, — согласился я, — может быть.
— Надо и мне поскорее обзавестись мечтой!
Я обнял ее на прощание и задумался о том, что мне делать дальше.
Во-первых, что мне делать на презентации нового проекта Дэмиана на следующей неделе?
И во-вторых, вынуть айпод из кармана и послушать песни, втайне скопированные с болванки, выглядывавшей из сумки Эбби прошлой ночью.
Жизнь… была прекрасна!
Ей было суждено недолго оставаться таковой.
Я никогда раньше не видел, чтобы Дэв так настаивал на полноценном английском завтраке.
— Я слышал кое-что от Павла, сказавшего, что Томаш сообщил ему о Марцине, узнавшем обо всех такое!
— Кто такой Марцин?
— Ну Марцин. Марцин с лодыжками.
— Не совсем понимаю, что все это значит.
— Это значит, что у меня есть шанс.
Мы сидели на террасе кафе, и он крутил головой во все стороны, высматривая Памелу. Уверен: если бы Памела его сейчас увидела, то тут же бы влюбилась. В том случае, разумеется, если ей нравятся парни с повадками бурундуков.
Но Памелы не было. Вместо нее работал ее начальник — сурового вида мужчина, обычно сидевший в углу и читавший польские газеты. Отвлекался он при этом лишь на почесывание странной синей татуировки, по всей видимости, весьма досаждавшей ему. Он напоминал пьяного в баре, разрывающегося между желанием сказать тебе, что ты хороший парень, и не менее сильным побуждением приложить тебя лицом об стол. Мы обычно не общались с ним по этой и дюжине других причин.
Но сегодня Дэв был настроен по-другому.
— Эм… А где Памела? — поинтересовался он.
— Ха-ха-ха, — только и ответил хозяин, но нельзя было поручиться, что он понял вопрос. Он толкнул к нам наши тарелки. Яйца, покрывавшие бекон, медленно стекали с него, поблескивая на солнце.
— Девушка? — попытался Дэв еще раз. — Пам-э-ла?
— А! Да, Памела. Да.
Он сделал мрачное лицо и подбоченился. Это могло бы претендовать на номинацию «Худшая попытка объясниться жестами в истории международного общения».
— Она здесь? — не унимался Дэв. — Ou est Pamela? [8]
— Нет, — ответил хозяин. Он потер глаза и сделал вид, что плачет. — Ха-ха-ха, — повторил он, развернулся и ушел.
— Как-то странно, — заметил я.