Подойдя к ним поближе, она тихонько предложила устроить его у нее дома. После митинга Мэри долго сидела в желтом такси на углу Двадцать девятой улицы и Мэдисон, покуда к машине не подошел высокий бледный человек в клетчатой кепке, глубоко надвинутой на глаза, и не опустился на сиденье рядом с ней. Он все еще не мог унять дрожь.
Такси тронулось с места. Он надел на нос очки в металлической оправе.
– Посмотрите, нет ли сзади серого седана, – попросил он.
– Ничего не видно, – ответила Мэри.
– Знаете, если бы вы даже что-то увидели, то никогда бы не распознали «хвоста», – недовольно проворчал он.
Соблюдая все меры предосторожности, они вышли из такси на Большом центральном вокзале, порядочно прошагали молча до Парк-авеню, повернули на запад, перешли через улицу и вновь оказались на Мэдисон. Проходя мимо своего подъезда, она схватила его за рукав. Он остановился.
Поднявшись в квартиру, он попросил закрыть двери еще и на задвижку, а сам, не снимая пальто, в своей кепочке, тяжело опустился на стул.
Он молчал. Плечи его тряслись. Мэри не знала, что ей делать – не пялиться же на него. Она походила по гостиной, зажгла газовую горелку в камине, и, выкурив сигаретку, пошла на маленькую кухню, чтобы сварить кофе. Когда она вернулась, то ее гость, сняв пальто и кепку, сидел у камина, протягивая к огню большие, с крупными костяшками, руки.
– Прошу простить меня, товарищ, – хрипло сказал он. – Они меня доконали.
– Да вы не обращайте на меня никакого внимания, – ответила Мэри. – Может, выпьете кофе?
– Нет, кофе не надо… если есть горячее молоко, – торопливо добавил он.
Зубы у него выбивали дробь, словно он сильно озяб. Она принесла ему чашку горячего молока.
– Нельзя ли положить немного сахару? – робко спросил он, чуть улыбнувшись.
– Конечно, что вы, – сказала она. – Какую великолепную речь вы произнесли… такую пламенную, но все же довольно сдержанную. По-моему, она была лучшей на митинге.
– Вам не показалось, что я здорово волновался? Я так боялся, что не выдержу напряжения, сломаюсь, не смогу довести свое выступление до конца… Вы уверены, что никто не знает вашего адреса, номера вашего телефона? Вы уверены, что за нами не было слежки?
– Ну кто же найдет вас здесь, на Мэдисон-авеню, скажите на милость? Сюда никто не догадается и носа сунуть…
– Я знаю, они выслеживают меня, – сказал он, вновь вздрогнув, и откинулся на спинку стула.
Они помолчали. Мэри слышала, как гудит огонь в камине, как он, причмокивая губами, маленькими глотками пьет горячее молоко.
– Должно быть, там все было ужасно, – наконец осмелилась сказать она.
Он, встал со стула, покачал головой, словно ему не хотелось заводить об этом разговор. Долговязый молодой человек, но какая у него странная старческая походка. Волоча ноги, он медленно ходил взад и вперед перед камином. Лицо – такое бледное, как гриб поганка, коричневатые мешки под глазами.
– Видите ли, мое состояние теперь напоминает ощущение людей, которым из-за болезни пришлось долго лежать в постели, и теперь им приходится заново учиться ходить… не обращайте внимания.
Выпив подряд несколько чашек горячего молока, он лег спать. Прихватив с собой кучу книг и брошюр, она пошла в другую спальню и, закрыв за собой дверь, легла на кровать и принялась читать. Нужно уяснить кое-какие подробности законодательства. Ее начал одолевать сон. Она залезла под одеяло и немедленно уснула.
Ее разбудил стук в дверь. Вскочив и набросив на себя халатик, она открыла дверь. На пороге в нижнем белье стоял Бен Комптон. Он весь дрожал.
Он снял очки, и от них у него на переносице осталась красная полоска. Босой, с шишковатыми ногами, с взъерошенными волосами.
– Товарищ, – начал он, заикаясь, – вы не против, если я… вы не против, если я… вы не против если я лягу вместе с вами? Я никак не могу уснуть. Ужасно боюсь одиночества.
– Ах вы, бедный мой! Полезайте в кровать, вы весь дрожите, – сказала она.
Она лежала рядом с ним в своем халатике и шлепанцах.
– Может, выключить свет?
Он кивнул.
– Может, принести вам таблетку аспирина?
Он отрицательно покачал головой. Мэри накинула на него одеяло, подтащив край его до подбородка, словно перед ней маленький ребенок. Он лежал на спине с широко раскрытыми черными глазами, уставившись в потолок, крепко сжав зубы. Она прикоснулась ладонью к его лбу, словно желая удостовериться, нет ли у ребенка температуры. Он, вздрогнул, отодвинулся от нее.
– Не трогайте меня, – строго сказал он.
Мэри, выключив свет, попыталась собраться, преодолеть стыд от того, что ей сейчас приходится спать в одной кровати с незнакомым, по сути, мужчиной. Они лежали молча. Вдруг он крепко сжал ее руку. Так они и лежали рядом, оба уставившись в потолок. Вдруг она почувствовала, что его пожатие ослабевает. Он засыпал. Мэри лежала рядом с широко открытыми глазами, опасаясь, как бы неосторожным движением не разбудить его. Время от времени дремота одолевала, и тогда ей снился один и тот же сон: детективы взламывают дверь спальни. Вздрогнув, она просыпалась.
Утром, когда она уходила на работу, он еще спал. Она оставила ему ключ и записку: еду и кофе он найдет в холодильнике. Возвращаясь домой после рабочего дня, она вдруг в лифте почувствовала, как сильно у нее бьется сердце.
Открыв дверь, подумала, что его уже нет, что он ушел. В спальне было пусто. Вдруг она увидела, что дверь в ванную комнату закрыта, и оттуда до нее доносится шум воды.
– Как вы, товарищ Комптон? – постучав, осведомилась она.
– Сейчас выйду, – голос у него теперь звучал тверже и куда больше походил на низкий, богатый полутонами баритон, каким он обращался к толпе на митинге.
Он вышел к ней, улыбаясь, его длинные бледные ноги с черными волосами странно высовывались из-под подола ее халатика цвета лаванды.
– Хелло, а я принимал горячую ванну. Уже третью по счету. Доктор говорит, что они очень полезны… расслабляешься, знаете.
Он вытащил откуда-то книгу Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», в красном кожаном переплете, помахал томиком у нее перед носом.
– Вот, читаю эту дребедень… Но сейчас мне значительно легче… Послушайте, товарищ, а чья все-таки эта квартира?
– Моей подруги, она скрипачка… Ее не будет до осени.
– Хорошо, если бы она была здесь, сыграла бы для нас. Ужасно люблю хорошую музыку. Может, вы тоже человек музыкальный?
Мэри покачала головой.
– А не поужинать ли нам? Я кое-что принесла.
– Попытаюсь… только ничего слишком жирного… меня замучила диспепсия… Значит, вам понравилось, как я говорил?
– Просто чудесное выступление! – с восторгом сказала она.