Все бросили карты, не доведя игру до конца.
– Очень мило, – сказал Джо Эскью.
– В общем, мне все равно, – сказал Олли Тейлор. – Я превратился в развалину. Последний из сильно пьющих, бешено гоняющих на машине Тейлоров стал развалиной. Мы могли перенести войну, но мир нас всех доконал.
Чарли посмотрел на землистое, опухшее лицо Олли Тейлора в неясном туманном свете курилки. Седые пряди на голове, даже на усах. «Боже, – подумал он, – нужно завязывать с этим постоянным пьянством».
Кое-как они досидели до ланча, потом разошлись по своим каютам, чтобы поспать.
В коридоре у своей каюты он столкнулся с миссис Джонсон.
– Первые десять дней – самые трудные, миссис Джонсон.
– Почему вы не называете меня Эвелин, как другие?
Чарли покраснел.
– Какая от этого польза? Мы ведь больше никогда не увидимся.
– Почему же нет? – спросила она.
Он заглянул в ее продолговатые глаза газели. Зрачки ее сильно расширились, заполнили своей чернотой все пространство.
– Боже, я бы с удовольствием, – сказал он, заикаясь. – Пусть у вас не будет и минуты сомнений…
Но она уже прошелестела своим платьем мимо него, быстро удаляясь по коридору. Он вошел в свою каюту, громко хлопнув дверью. Чемоданы сложены. Стюард уже унес постельные принадлежности. Бросился лицом вниз на полосатый, пахнущий плесенью матрац.
– Черт побери эту женщину! – громко воскликнул он.
Его разбудил грохот коленчатого вала и звонки в машинном отделении. Выглянув в иллюминатор, он увидел таможенное судно, а за ним розоватые при солнечном свете каркасные дома. Туман рассеивался, они входили в бухту.
С отяжелевшими от крепкого сна глазами он выбежал на палубу. «Ниагара» медленно входила носом в блестящую зеленовато-серую гавань. Розоватый туман повис петлями над головой, словно шторы. Красный паром прошел позади их парохода. Справа выстроились на якоре шхуны с четырьмя и пятью матчами, за ними – парусник и целая куча приземистых пароходиков судоходной компании, некоторые из них все еще размалеванные маскировочными пятнами и линиями. Далее – неподвижная полоска воды и размытые контуры высоких, ярко освещенных солнцем высотных домов Нью-Йорка.
К нему подошел Джо Эскью в походной шинели с переброшенным через плечо немецким биноклем на ремешке. Его голубые глаза блестели.
– Ну, еще не разглядел статую Свободы, Чарли?
– Пока нет.
– Да вот она, вот! Она мне казалась куда больше.
– По-моему, все тихо, Джо.
– Тихо, потому что сегодня воскресенье.
– Оно только начинается.
Теперь они проплывали мимо артиллерийского форта. Длинные пролеты Бруклинского моста уходили в даль, в дымчатые тени бледных небоскребов.
– Ну вот, Чарли, там хранятся все деньги. Нужно будет немножко у них отобрать, – задумчиво сказал Джо, теребя себя за ус.
– Хотелось бы знать, как к этому приступить, Джо.
Они проходили мимо длинного ряда домов со скользкими покатыми крышами.
– Ну, Чарли, черкни мне пару строк, малыш, слышишь?
Да, это была большая война, но все же она кончилась.
– Непременно, Джо.
Два буксира тащили «Ниагару» к берегу, преодолевая сильное течение отлива. Над сооружениями на пристани полоскались американские и французские флаги, в темных проходах скопились встречавшие.
– Вон там я вижу жену, – сказал вдруг Джо. Он крепко сжал руку Чарли. – Ну пока, малыш, прощай. Мы дома!
Внезапно до Чарли дошло, что он на самом деле спускается по трапу.
Офицер войскового транспорта едва удостоил взглядом его документы. Таможенник, приклеивая ярлыки на его саквояж, только и заметил: «Как хорошо быть дома. Верно, лейтенант?» Он прошел мимо представителя Ассоциации христианской молодежи, двух репортеров и одного из членов комитета городской управы. В желтоватом сумраке громадного здания морского вокзала бродили, словно затерявшись, одинокие пассажиры, да повсюду были разбросаны чемоданы. Майор Тейлор равнодушно пожимал руки чете Джонсонов – так, словно впервые их видел.
Чарли с небольшим чемоданом цвета хаки шел за носильщиком к остановке такси. Джонсоны уже поймали машину и теперь ждали, когда им принесут недостающий багаж. Чарли подошел к ним. О чем бы с ним поговорить? Он никак не мог придумать. Пол пригласил его к ним в гости, если он задержится в Нью-Йорке, но разговаривал с ним, стоя у открытой дверцы такси, и Чарли никак не мог изловчиться, чтобы переброситься парой слов с Эвелин. Носильщик принес затерявшийся саквояж, и напряженные мускулы на лице Пола облегченно расслабились.
– Непременно нужно повидаться, не забывай нас! – сказал он еще раз и, легко впрыгнув на сиденье, захлопнул дверцу.
Чарли вернулся к своему такси, а перед глазами стояли эти продолговатые глаза газели, ее последняя дразнящая улыбка.
– Скажите, – обратился он к таксисту, – вы случайно не знаете, сохранены ли еще льготные тарифы на услуги для офицеров в гостинице «Макальпин»?
– Конечно, – ответил тот, дернув уголками губ, – вас обслужат на все сто, если вы офицер. А если солдат, то можно и пинка в зад получить. – Он резко включил скорость.
Машина выехала на пустынную широкую булыжную мостовую.
Нью-йоркское такси шло куда легче, чем парижские кэбы. Вокруг громоздились большие склады, крупные маркеты – все закрыты.
– Вот так-так! Кажется, здесь у вас довольно тихо, – сказал он, наклоняясь поближе к окошечку, чтобы было легче говорить с шофером.
– Да, тихо, черта с два! Точно как в аду… Сами убедитесь, как только начнете искать работу, – огорошил его таксист.
– Но что-то не припомню, чтобы здесь царила такая гробовая тишина, клянусь Богом!
– Ну почему бы не насладиться тишиной? Ведь сегодня воскресенье, не так ли?
– Конечно, воскресенье. Забыл об этом.
– Воскресенье, о чем разговор!
– Ну теперь я вспомнил. На самом деле воскресенье.
Эта мелодия – «Янки Дудл» [1]
Полковник Хауз возвращается домой из Европы
ОН – ЯВНО ОЧЕНЬ БОЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕК
Эта мелодия – «Янки Дудл»
ЗАВОЕВАТЬ КОСМИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО И УВИДЕТЬ НЕОБОЗРИМЫЕ ПРОСТОРЫ
но пока время не пришло и владельцы газет еще не присоединились к мощному движению с целью успокоения взбудораженных умов они сообщают все нужные новости но ставят куда меньший акцент на возможные природные катаклизмы.