У того американца волосы были очень черные и он выставил кулаки и нос его вздернулся еще больше и он сказал Я за Рузвельта выходи что ли? С дрожью в голосе я все же выговорил Я за судью Паркера но тут Тайлер сказал У кого найдется два пенса на имбирное 64 пиво? и на этот раз драки не было.
Клопы выжили биолога грабители бежали; связанную женщину с кляпом во рту выручила собака
ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПОД УГРОЗОЙ РЕВОЛЮЦИИ ДАРУЕТ СВОБОДУ СВОИМ ПОДДАННЫМ
паралич остановил нож хирурга одним росчерком пера отошла в историю последняя абсолютная монархия Европы шахтер из Долины Смерти и содержатель паноптикума из Санта-Фе находятся в тюрьме им грозит смертный приговор за кражу гипсового ангела
На берег мы выйдем вместе с ней.
На другое утро, вскоре после рассвета, Фейни под проливным дождем приковылял на железнодорожную станцию в Гейлорде. В станционном зале топилась большая пузатая печка. Окошечко кассы было закрыто. В зале – никого. Фейни стащил сперва один, потом другой башмак и грел ноги у печки, пока носки его не высохли. На пятках вздулось и лопнуло по большому пузырю, и лохмотья носков присохли к ним грязными струпьями. Он снова надел башмаки и растянулся на скамейке. В ту же секунду он уже спал.
Кто-то высокий в синем расталкивал его. Он попытался поднять голову, но не мог преодолеть сон.
– Эй, приятель, смотри, дождешься тут, что тебя дежурный зацапает, – говорил голос, который он и до того смутно слышал сквозь сон.
Фейни открыл глаза и сел.
– Черт, а я думал – фараон.
Над ним стоял широкоплечий юноша в синей рубашке и спецовке.
– Я решил, что лучше разбудить тебя: сторожа в этой дыре свирепы, как псы.
– Спасибо.
Фейни разминал ноги. Они так распухли, что он едва переступал.
– Черт, да я совсем закоченел.
– Знаешь, будь у нас центов по тридцать на брата, я бы нашел местечко, где можно знатно позавтракать.
– У меня есть полтора доллара, – с расстановкой произнес Фейни. Он стоял, прислонясь спиной к горячей печке, засунув руки в карман и внимательно разглядывая квадратную бульдожью челюсть и голубые глаза своего собеседника.
– Ты откуда?
– Из Дулута… Бродяжничаю помаленьку. А ты куда?
– Да сам не знаю. Вчера еще был на работе.
– Рассчитали?
– Слушай, а не дернуть нам в самом деле покормиться?
– Идет. Я и вчера не ел… Меня зовут Джордж Холл… Ребята прозвали Айк. Я, собственно, не настоящий бродяга. Просто захотелось свет поглядеть.
– Боюсь, что и мне придется свет поглядеть, – сказал Фейни. – Меня зовут Мак-Крири. Из Чи [40] . Но родился я много восточнее, в Мидлтауне, штат Коннектикут.
Когда они распахнули дверь в буфет железнодорожного общежития, в лицо им ударил запах жареной грудинки, кофе и порошка от насекомых. Большезубая белокурая женщина окликнула их скрипучим голосом и очистила для них место.
– А вы где, ребята, работаете? Что-то я вас раньше тут не видала.
– Я работал на лесопилке, – сказал Айк.
– Рассказывай. Лесопилка уже две недели как стала, после того как управляющий пустил себе пулю в лоб.
– Да что ты мне-то говоришь, будто я не знаю?
– Ну а все-таки вам бы лучше заплатить вперед.
– У меня есть деньги, – сказал Фейни, тыча ей в лицо долларовую бумажку.
– Ну коли у вас есть деньги, тогда все в порядке, – сказала подавальщица, улыбаясь и показывая длинные желтые зубы.
– Верно, красавица, расплатимся, как миллионеры, – сказал Айк.
Они накинулись на кофе с булочками, маисовую кашу и яичницу с салом, и к концу завтрака так хохотали над рассказами Фейни о доке Бингэме, его жизни и любовных похождениях, что подавальщица осведомилась, не пьяны ли они. Айк шуточками убедил ее принести еще но кружке кофе задаром. Потом он выудил из кармана дне мятые папироски.
– Держи, Мак.
– Здесь нельзя курить, – сказала подавальщица. – Хозяйка этого не потерпит.
– Ладно, ясные глазки, что ж, мы смотаемся.
– Да вы что, далеко ли?
– Я держу на Дулут. Там у меня вся родня.
– А, так, стало быть, они из зулусов?
– Чего ты хохочешь, ну да, из Дулута.
– Какой тут смех, такая родня – да это несчастье.
– Ты не воображай, что меня этим поддела, голубушка.
– Стану я на это порох тратить, голубчик.
Она захихикала и принялась убирать со стола. У нее были большие красные руки и грубые ногти, побелевшие от кухонной работы.
– Не найдется у вас газет? Я бы до поезда почитал, что ли.
– Ладно, я вам раздобуду. Хозяйка получает чикагскую «Америкэн».
– Вот дело, а то я уже три недели в газету не заглядывал.
– Я тоже люблю почитать газету, – сказал Мак. – Любопытно знать, что делается на свете.
– Сплошь вранье… они все подкуплены большими тузами.
– Ну а Херст – он ведь за народ.
– Я и Херсту верю не больше, чем прочей шатии.
– Читал «Эппил ту ризн» [41] ?
– Скажи, ты не из социалистов?
– А то как же. Я работал у дяди в типографии, пока процентщики не выжили его из дела за то, что он стоял за стачку.
– Ну? Вот здорово. Лапу, дружище. Представь, я ведь тоже. Слушай, Мак, сегодня для меня счастливый день. Не часто встретишь понимающего человека.
Они вышли из буфета с пачкой газет и расположились в сторонке под большой сосной. Поднялось и пригрело солнце, большие беломраморные облака плыли по небу. Они лежали на спине, положив голову на красноватые корни, одетые корой, словно крокодиловой кожей. Несмотря на ночной дождь, хвоя под ними была сухая и теплая. Перед ними, сквозь заросли и просветы горелого леса, на плешинах которого уже пробивались бледно-зеленые побеги, проходила одноколейная дорога. Жадно листая, они читали газеты недельной давности и обменивались мнениями.
– Может быть, начнется в России – это ведь самая отсталая страна, и народ там угнетен, как нигде… У нас на мельнице работал один русский, образованный парень, бежал из Сибири… Я часто с ним толковал… Вот он так и думал. Он говорил, что социальная революция начнется в России, а потом распространится по всему свету. Славный был парень. Он, должно быть, у себя там большие дела делал.