Когда Джонни кончил школу капитаном дискуссионной команды, лучшим оратором своего класса и победителем на конкурсе сочинений, получившим приз за доклад на тему «Рузвельт – герой дня», все считали, что он должен идти в колледж. Но финансовое положение семьи не из блестящих, покачивая головой, говорил отец. Бедная миссис Мурхауз, которая хворала со времени последних родов, надолго легла в больницу на операцию. Младшие ребята круглый год болели то корью, то коклюшем, то скарлатиной, то свинкой. Очередной взнос за дом был просрочен, а мистер Мурхауз не получил к новому году ожидаемой прибавки. И вот вместо того, чтобы взять на лето временное место кладовщика на товарной станции или помогать по сбору персиков в садах возле Довера, как он это делал в прошлые годы, Джонни исколесил штаты Делавэр, Мэриленд и Пенсильванию в качестве агента по распространению книг. В сентябре он получил от своей фирмы лестную рекомендацию, в которой говорилось, что за все время существования фирмы он был первым агентом, сумевшим в короткий срок продать сто комплектов Брайантовой «Истории Соединенных Штатов». Основываясь на этом, он отправился в Западную Филадельфию и стал хлопотать о стипендии при Пенсильванском университете. Он получил ее, благополучно сдал все экзамены и поступил на первый курс, записавшись соискателем на степень бакалавра. Весь первый семестр он приезжал на занятия по сезонному билету из Уилмингтона, чтобы экономить на комнате. По субботам и воскресеньям он немного подрабатывал, принимая предварительную подписку на лекции Стоддарта. Все шло хорошо, и Джонни был уже на втором курсе, как вдруг в одно январское утро отец поскользнулся на оледеневших ступенях станционного перрона и сломал бедро. Его положили в больницу, и начался целый ряд напастей. Мелкий адвокатишко, отец Айка Голдберга, посетил в больнице Мурхауза, ногу которого держали в лубках, и уговорил его подать иск в сто тысяч долларов, основываясь на том, что увечье получено при исполнении служебных обязанностей. Но юрисконсульты железной дороги нашли свидетелей, показавших, что Мурхауз сильно пил, а доктор, который оказал ему первую помощь, в свою очередь сказал, что, по-видимому, в день падения Мурхауз с утра был нетрезв. И вот к середине лета он вышел из больницы, ковыляя на костылях, без работы и без пенсии. Пришел конец университетскому образованию Джонни, и у него надолго осталась горькая неприязнь к спиртному и к отцу.
Чтобы спасти дом, миссис Мурхауз пришлось написать своему отцу и попросить у него помощи, но тот так медлил с ответом, что банк отказал в праве выкупа просроченной закладной, да и все равно невелика была польза в ответе, потому что в заказном письме было только десять десятидолларовых кредиток, и ста долларов как раз хватило на переезд всей семьи в один из четырехквартирных стандартных домов возле товарной станции Пенсильванской железной дороги. Бен бросил школу и поступил на товарную станцию помощником кладовщика, а Джонни скрепя сердце оставил надежду на диплом бакалавра наук Пенсильванского университета и поступил в контору по продаже недвижимого имущества «Хиллард и Миллер». Мертл и мать с вечера пекли пирожки и вафли, а утром отправляли их на базар, а мистер Мурхауз сидел в больничном кресле, кляня стряпчих и суды и Пенсильванскую железную дорогу.
Это был тяжелый год для Джонни Мурхауза. Ему было двадцать, он не пил и не курил и берег себя для прекрасной девушки, на которой он женится, золотокудрой девушки в розовом муслиновом платье и с зонтиком. Он сидел в затхлой, маленькой комнатушке у «Хилларда и Миллера», регистрируя квартиры, сдаваемые внаем, комнаты с обстановкой, предназначенные к продаже земельные участки, и думал о бурской войне, о «Деятельной жизни» [106] и о способах составить состояние. Со своего места за конторкой он видел сквозь закоптелое стекло кусок улицы с однотипными домами и несколько вязов. Перед окном летом стояла конической формы проволочная мухоловка, в которой жужжали и бились пойманные мухи, а зимой – маленькая решетчатая газовая грелка, которая как-то странно, по-своему, посвистывала. Сзади него за матовой стеклянной перегородкой, доходившей почти до потолка, сидели друг против друга за большой двойной конторкой мистер Хиллард и мистер Миллер, куря сигары и роясь в бумагах. Мистер Хиллард, бледный мужчина с черными, сверх меры длинными волосами, в свое время уже завоевал репутацию видного юриста по уголовным делам, но после какой-то истории, о которой в Уилмингтоне никто не вспоминал, так как это уже считалось искупленной ошибкой, он был лишен права выступать в суде. Мистер Миллер, маленький круглолицый человечек, жил со старушкой матерью. Он вынужден был заняться продажей земельных участков уже потому, что отец, умирая, не оставил ему ничего, кроме строительных пустырей, раскиданных по всему Уилмингтону и предместьям Филадельфии. Обязанности Джонни заключались в том, чтобы сидеть в приемной, быть вежливым с возможными покупателями, регистрировать продающиеся участки, отстукивать на машинке корреспонденцию фирмы, выкидывать из корзины ненужные бумаги, а из мухоловки – мертвых мух, показывать клиентам сдающиеся квартиры, продающиеся дома, участки и вообще быть полезным и приятным. Именно на этой службе он открыл, что является обладателем пары блестящих голубых глаз и что может рассчитывать на свой прямой и открытый мальчишеский вид, который привлекал всех, с кем он имел дело. Старые дамы, покупая себе дом, всегда просили, чтобы их сопровождал непременно этот премилый молодой человек, а дельцы, завернув поболтать с мистером Хиллардом или мистером Миллером, многозначительно кивали головой и глубокомысленно говорили: «О, из этого малого будет толк». Получал он восемь долларов в неделю.
Кроме Деятельной жизни и хорошенькой девушки, которая в него непременно влюбится, была еще одна мечта, которая преследовала Джонни Мурхауза в часы, когда, сидя за своей конторкой, он заносил в книгу четырех– и семикомнатные особнячки – гостиная, столовая, кухня с кладовкой, три спальни с отдельными ванными, комната для прислуги, водопровод, электричество, газ, хорошее местоположение на песчаном участке в приличном и чистом районе, – он думал о том, как ему стать автором популярных песен. У него обнаружился приятный тенор, и он недурно исполнял «Эй, кто там на борту», или «Мне грезилось, я во дворце», или «Брожу я печально в роскошных палатах». По воскресеньям он брал уроки музыки у мисс О'Хиггинс, сморщенной старой девы-ирландки лет тридцати пяти. Она учила его играть на рояле и с восторгом слушала его собственные композиции, которые тут же заносила для него на нотную бумагу, уже всегда аккуратно разлинованную к его приходу. Одну песню, которая начиналась:
Ты знаешь штат, где персик расцветает,
Как щёчек жар… О, Делавэр… —
она рискнула послать музыкальному издателю в Филадельфию, но тот вернул рукопись, как и следующую его композицию, над которой мисс О'Хиггинс – он теперь звал ее Мэри, и она решительно отказалась брать с него Деньги за уроки, по крайней мере до тех пор, пока он не разбогатеет и не приобретет известность, – над которой Мэри проливала слезы, считая ее не менее прекрасной, чем песни Мак-Доуэлла [107] , и которая начиналась: