– Завидую тебе, летчик. – Илья улыбнулся. – У меня вся жизнь – бумажки, грифы. Особой важности, совершенно секретно. Важность фальшивая, секреты мертвечиной воняют.
Они уже подошли к серой громадине, осталось только перейти дорогу. Проскуров поднял голову, взглянул на длинные ряды темных окон, потом на Илью.
– Давай посидим немного тут, в скверике, все равно сегодня не усну. – Он опустился на скамейку. – Тошно мне после этого кабинета. Не представляю, как ты выдерживаешь.
Илья сел рядом, закурил.
– Вань, какой полет был самым трудным?
Проскуров покачал головой, улыбнулся, ожил.
– Самый трудный оказался самым счастливым. Помнишь всенародный праздник в честь беспосадочного полета Чкалова в июле тридцать шестого? Москва – Петропавловск-Камчатский – остров Удд.
– Ты разве с ними летал? – удивился Илья.
– Не с ними. За ними. Они на этом Удде чуть не разбились при посадке. Островок узкий, как кишка, отделяет залив Счастья от Охотского моря. Спасибо, в море не свалились. Так удачно сели, что АНТ-25 сломался вдрызг. Весь советский народ с замиранием сердца ждет возвращения героев, а герои кукуют на острове. Клим вызвал меня. Поддатый, морда красная, глаза таращит, вопит: трое суток! Дальше матом. В общем, требует повторить Валеркин рекорд, доставить народным героям оборудование и ремонтную бригаду.
– Погоди, – перебил Илья, – из Хабаровска разве не могли слетать за ними? Там нет, что ли, авиации?
– Издеваешься? – Проскуров оскалился и покачал головой. – Они вернуться должны были на той же машине! Иначе это никакой не рекорд, всенародный праздник будет сорван. Клим дал трое суток, чтобы долететь и раздолбанную «антешку» привести в порядок. Характер повреждений точно неизвестен, железо пришлось брать с большим запасом. Загрузили ТБ-3 под завязку. Июль, жарища.
– Да, я помню то лето, – кивнул Илья, – пекло стояло под тридцать.
– Иногда и под сорок, особенно в Сибири. Лес горел. До Омска летели в сплошном дыму лесных пожаров. Дым кончился, пошла низкая облачность. За Красноярском грозища, ливень, штормовой ветер. ТБ – машина тяжеленная, но бросало ее, как лодочку в штормовом океане. Такая началась болтанка, что ящики с грузом стали скакать и кататься, будто слоны в цирке. Как я справился с управлением, до сих пор не понимаю.
«Может, и сейчас справишься, – подумал Илья, – главное, чтобы ты не горячился и не отчаивался».
– В Хабаровске встетил нас Блюхер, бросился обнимать. Орлы, – продолжал Проскуров. – А Валерка чуть морду мне не набил. Мы ведь перекрыли его рекорд на сорок минут, учитывая многотонный груз и погодные условия, наш рекорд оказался куда выше, чем его, вот он и взбесился. Потом, конечно, успокоился, целоваться полез, да еще сказал на банкете при Хозяине, мол, настоящий герой не я, а старший лейтенант Проскуров.
Зацокали копыта, по пустой мостовой медленно прогарцевали три конных милиционера. Небо светлело. В сером доме зажглось несколько окон.
– Хозяин предлагал Валерке возглавить НКВД, – пробормотал Проскуров, – разговор был на даче, при Ежове, при Берия. Валерка рассказывал. Хозяин так мягко, уважительно к нему обратился. Эти двое уставились в упор. Ежов был совсем развалина от водки, а Берия… Ну, что делать? Откажешься – Хозяин не простит. Согласишься – Берия в землю зароет. Валерке на такую должность идти все равно что в петлю, при его-то характере. Посмотрел он на Хозяина. Вроде улыбается, глаза добрые. Глянул на Берия – холодом обдало. Поблагодарил за высокое доверие и вежливо отказался. Хозяин отнесся с пониманием. А через четыре месяца авария.
– Может, несчастный случай?
Проскуров помотал головой, прерывисто вздохнул:
– Там все шито белыми нитками. Знаешь, я ведь так не хотел на эту должность, так не хотел. Но испугался: а вдруг, если откажусь, будет как с Валеркой?
– Ну, должности, положим, совсем разные, – заметил Илья и подумал: «Может, Берия ненавидит его из-за Чкалова? Помнит, что были друзьями… Интересно, ту аварию Берия по собственной инициативе организовал? Или по приказу Хозяина? Точно никто никогда не узнает».
Проскуров поправил фуражку, шлепнул ладонью по колену:
– Ладно. Пора по домам. До заседания уже не увидимся. – Он встал, протянул руку. – Ну, будь здоров. Кулачки за меня держи.
* * *
Эмма едва дождалась конца рабочего дня, с наслаждением сняла с себя тяжелый безобразный защитный костюм. Ее тянуло в лабораторию к Вернеру. Сегодня утром ей пришла в голову любопытная идея. День прошел нервозно, подумать как следует не дали. Хотела в перерыве посидеть над своей тайной тетрадкой, но уединиться не удалось. Опять бесмысленный пафосный треп в комнате отдыха. Ничего, кроме усталости и раздражения. А у Вернера было спокойно, там всегда удавалось сосредоточиться. Там жалкая пчелка-труженица будто по волшебству превращалась в серьезного ученого.
Она наврала Герману, что старик страшно простыл, захлебывается кашлем. Срочно требуется микстура, ингаляция, компресс, растирание и так далее. Герман, конечно, стал ворчать, что кашляет он от неумеренного курения, в аптеку может сходить полька, а для процедур нормальные люди вызывают медсестру. Эмма терпеливо объяснила: в аптеках восточных рабочих не обслуживают. В прошлый раз, когда старик болел, пришла медсестра, так он ее выгнал, заявил, что она идиотка, руки у нее грубые, от компресса получился ожог.
– Дело не в медсестре, а в дурном характере, – мрачно заметил Герман, – не хватало, чтобы он превратил тебя в сиделку!
– Ну, милый, я же не собираюсь торчать там сутками, забегу на полтора часика, вернусь очень скоро, – она нежно поглаживала Германа по выбритому колючему затылку, – вот именно из-за своего дурного характера он назло не поправится, если ухаживать за ним станет чужой человек. Ты же не хочешь, чтобы бронхит перешел в воспаление легких?
– У него что, высокая температура?
В глазах Германа мелькнуло что-то похожее на тревогу. Эмме стало не по себе. «Не слишком ли ты завралась, красавица? – Но потом она подумала: – Ничего, пусть поволнуется за отца, это совсем не вредно для такого эгоиста».
– Тридцать семь и три, но у стариков редко бывает сильный жар.
Герман поймал ее руку, поцеловал кончики пальцев:
– Учти, я ужинать без тебя не сяду.
– Конечно, милый.
Она улыбнулась, чмокнула его в губы и вскочила на заднюю площадку трамвая.
Знакомый парк в Шарлоттенбурге выглядел таинственно. Влажные, по-весеннему теплые сумерки окутали Эмму уютным туманом. Деревья тихо покачивались, кивали кронами, будто хвастали набухшими почками. В подвижном рисунке веток чудились очертания сказочных существ. Маленькие нежные эльфы махали стрекозиными крыльями. Грациозные феи с прозрачными волосами до пят улыбались, протягивали волшебные палочки. Ведьмы и тролли гримасничали, таращили мутные глаза. Они выглядели забавно и вовсе не страшно.