– Вот и хорошо, прогулки полезны для здоровья, – Эмма широко, радостно улыбнулась. – Погода чудесная, ваши розы дивно оживили ланшафт.
– Благодарю, госпожа.
«И что это я с ней разболталась? – Эмма поправила прическу перед зеркалом в прихожей. – Ваши розы… Разве здесь есть что-то ее?»
Поднявшись в лабораторию, она бегло проглядела последние записи Вернера, подошла к прибору и поняла, что старик все-таки начал опыты с рубином. Без нее. Это неприятно кольнуло. Но еще неприятней кольнул вид пустого лотка для писем.
«Нет, заметить он не мог… Ну, все, все, надо просто успокоиться и забыть».
Она достала пудреницу, чуть не выронила ее, но поймала на лету, раскрыла, увидела в зеркальце, что лицо пылает, как при высокой температуре. Даже белки глаз налились розовым. Провела по лицу пуховкой, немного посидела неподвижно, с закрытыми глазами, дождалась, когда утихнет стук сердца и пройдет эта отвратительная нервная дрожь.
Прежде чем заняться вычислениями Вернера, она вытащила из сумки свою тайную тетрадь. Пальцы еще продолжали слегка дрожать, но через несколько минут Эмма так увлеклась, что забыла обо всем на свете.
Идея прогнать ускоренные атомы через электромагнитное поле казалась настолько разумной и логичной, что было странно – почему до сих пор никто не додумался? Конечно, если атомы полетят по прямой, толку мало. Фокус в том, чтобы пустить их по дуге, то есть внутри резервуара, изогнутого в форме буквы «С». Более легкие изотопы 235 опишут дугу меньшего радиуса, приземлятся раньше, чем тяжелые. А если ионизировать их выборочно, дать крепкого дополнительного пинка, тогда легкие отделятся от тяжелых уже в полете, и метод станет безупречным.
За окном громкий голос Вернера произнес:
– Нет, это ты меня послушай! Чтобы делать зло, человек должен сначала осознать его как добро. Идеология дает искомое оправдание злодейству. Доносительство превращается в гражданский долг, ненависть к людям других национальностей – в патриотизм, убийство – в подвиг.
– Ерунда! – крикнул Хоутерманс. – У шекспировских злодеев идеологии не было.
– Правильно, они честно осознавали себя злодеями, им оправданий не требовалось, но таких людей очень мало.
Эмма вздрогнула. Так увлеклась, что не услышала ни шагов, ни стука калитки. «Да что со мной? Это всего лишь моя собственная тетрадь. Впрочем, лучше спрятать. Хоутерманс может сунуть свой нос: что вы там пишете, прекрасная Эмма? Ну его к черту, как-никак он теперь конкурент».
Хлопнула дверь. Из прихожей голоса едва доносились, в том числе голос Агнешки. Когда Вернер и Хоутерманс вошли в лабораторию, Эмма, склонившись над записями Вернера, задумчиво покусывала карандаш.
– Привет! – Вернер чмокнул ее в пробор.
– О, прекрасная Эмма! – сипло пропел Хоутерманс, бесцеремонно схватил ее левую кисть и прижал к губам.
Настроение у обоих было приподнятое. Значит, старик смирился с новой работой Физзля. Ну что ж, можно только порадоваться.
– Опять вы пишете на обрывках, – буркнула Эмма, – обещали не начинать без меня с рубином.
– Не злись. – Вернер потрепал ее по щеке. – Пока все равно не получилось. Повторить придется еще тысячу раз.
– Световая лавина. – Хоутерманс чиркнул спичкой, прикурил. – Я переболел этим десять лет назад. Ужасно хотелось проверить экспериментально теорию Эйнштейна о вынужденном излучении. Начал собирать прибор, сжег трансформатор, купил новый, опять сжег. Чуть не разорился на трансформаторах и проклял эту затею.
– Обычная история, – ухмыльнулся Вернер, – у тебя не получилось, значит, в принципе невозможно.
– Нет, почему? Я разве это говорил?
За слоями дыма Эмма увидела, как ползут вверх брови Хоутерманса и рот растягивается в улыбке.
– Не говорил, но думал. – Вернер навис над ее плечом, принялся перечитывать записи.
– О вынужденном излучении нельзя думать, можно только мечтать. – Хоутерманс расхаживал по лаборатории, роняя пепел. – Слишком фантастично, чтобы стать реальностью, без волшебства тут не обойтись. Я вовсе не исключаю, что у тебя получится, участие волшебницы Эммы серьезно повышает твои шансы.
– Спасибо, – небрежно бросила Эмма, а про себя заметила: «В институте тошнит от этих плоских шуточек, теперь вот и здесь балагур завелся».
– Всегда к вашим услугам, красавица. – Хоутерманс шутовски поклонился. – Между прочим, снизу пахнет яблочным пирогом. Вы как хотите, а я иду варить кофе.
– Только, пожалуйста, не такой крепкий, и сахару поменьше, – сказал ему вслед Вернер.
Несколько минут Эмма молча переписывала формулы, Вернер отошел к большому столу, возился с прибором и ворчал:
– Не получилось, так и скажи… Сам ты перегорел, а не трансформаторы. Можно только мечтать! Слишком фантастично! Да, конечно. Если представить, какие открываются возможности… Дорогуша, – произнес он громко, – там еще кое-что, в справочнике по оптике. На подоконнике, открой и посмотри.
Из толстого справочника торчал серый уголок. Эмма вытянула четвертушку почтовой бумаги, исписанную с обеих сторон. Пробежала глазами формулы, облизнула пересохшие губы.
«Не может быть, я просто зациклилась на дополнительном ускорении, поэтому мне мерещится…» – Она зажмурилась, потом широко открыла глаза и еще раз взглянула на свежие записи Вернера.
В строчках формул мелькнула подсказка. Вспыхнула и не погасла. При втором прочтении засияла еще ярче. Будто пересеклись две параллельные прямые в ослепительно светящейся точке. Совместилось несовместимое.
У Эммы перехватило дыхание, невольно вырвался шепот:
– О боже!
– Ты чего вздыхаешь, дорогуша? – спросил Вернер, не поворачивая головы.
Не успев ни о чем подумать, просто повинуясь какому-то новому, очень сильному инстинкту, Эмма сложила листок и сунула его за пазуху, за мгновение до того, как Вернер повернул голову.
– Там ничего нет, – произнесла она дрожащим голосом и поправила воротничок блузки.
– Посмотри внимательней. Должен быть листок. – Вернер подошел, взял справочник, принялся трясти его.
Выпала картонная закладка с изображением Эйфелевой башни, спичка, старая квитанция из прачечной.
– А ведь я предупреждала, – крикнула Эмма срывающимся голосом, – надо было писать в тетради! Как вы теперь восстановите?
– Дорогуша, не переживай. Бумажка найдется, там ничего существенного. Пойдем-ка вниз, а то Физзль слопает Агнешкин пирог вместе с тарелкой и вылакает весь кофе.
* * *
В Париже Ося взял в аренду маленький зеленый «Ситроен» и вышел на связь с лейтенантом французской разведки Жаком Алье, с тем самым Алье, который в марте умыкнул норвежскую тяжелую воду у немцев из-под носа. Теперь он руководил операцией по переправке тяжелой воды в Британию.