– Вот как? – Он взглянул на часы. – Зайдите ко мне сегодня, после шести.
Когда он удалился, Герман спросил:
– О чем ты так мило беседовала с руководством?
– Руководство интересовалось, как мы отдохнули в Венеции, – ответила Эмма.
После обеда группа отправилась в «вирусный флигель». Реактор Гейзенберга был почти готов. Там приходилось переодеваться в защитные костюмы. Эмма легко сочинила уважительную причину, чтобы остаться в лаборатории. Когда все ушли, она еще раз перечитала свою заявку и ровно в шесть открыла дверь приемной Дибнера. Никого, кроме секретаря, не было. Он поднял трубку, доложил о ее приходе и сказал:
– Фрау Брахт, господин директор примет вас минут через десять.
Эмма сидела неподвижно, тонкая папка лежала на коленях. В голове крутилось: «Сдвиг по энергии между уровнями три, десять, пятнадцать электронвольт. Телефон может быть неисправен. У аппарата в столовой несколько раз ломался механизм звонка. Частотный сдвиг между спектрами восемь гигагерц. Сказать польке, чтобы прекратила бренчать на фортепиано».
– Добрый вечер, милая Эмма.
Она увидела Вайцзеккера. Он только что вышел из директорского кабинета.
– Здравствуйте, Карл.
Для вопроса «Что вы здесь делаете?» щенок-философ был слишком хорошо воспитан и поэтому спросил:
– Как поживают львы Святого Марка?
– Отлично, – ответила Эмма.
Папка соскользнула с колен. Щенок-философ поднял. Конечно, ему хотелось заглянуть внутрь. Но ленточки были туго завязаны. Настолько туго, что Эмма не сумела распутать узелок, когда оказалась в директорском кабинете, и пришлось просить у секретаря ножницы.
Дибнер внимательно читал заявку. Эмма спокойно ждала. Наконец он положил листки на стол, взглянул на Эмму поверх очков.
– Поздравляю, фрау Брахт, идея блестящая. – Он откинулся на спинку кресла, открыл красивую деревянную шкатулку и вытащил сигарету. – Вы позволите?
– Да, конечно.
Он щелкнул массивной золотой зажигалкой, затянулся, задумчиво произнес:
– Электромагнитный метод при измененной траектории полета мог бы стать для нас прорывом, – он выпустил дым, помолчал, – но лишь в том случае, если мы найдем способ задать изотопам двести тридцать пять мощное дополнительное ускорение.
– Совершенно верно, господин Дибнер. Дополнительное ускорение. – Эмма заерзала на стуле. – Через пару недель я буду готова доложить вам, каким образом дать им крепкого пинка.
Дибнер рассмеялся.
– Крепкого пинка! Очень точно выражение. – Он стряхнул пепел. – Не терпится узнать, что именно вы придумали, фрау Брахт. Может, хотя бы намекнете?
Эмма помотала головой:
– Простите, господин Дибнер, пока не могу, мне надо провести еще дополнительные расчеты. – Она улыбнулась и, пристально глядя ему в глаза, добавила: – Если бы у меня была своя лаборатория и своя группа, дело пошло бы значительно быстрей.
– Ах, вот вы о чем? – Дибнер отбил пальцами дробь по столешнице. – Да, я понимаю вас, фрау Брахт, но помочь пока не могу. Управление вряд ли выделит дополнительные средства на еще одну группу по разработке электромагнитного метода.
– Еще одну? – Эмма судорожно сглотнула.
– Впрочем, я готов вернуться к этому разговору, когда вы порадуете меня заявкой насчет крепкого пинка.
– Простите, господин Дибнер, – Эмма слегка дернула головой, – вы сказали «еще одну группу». Если я верно вас поняла…
Дибнер приложил палец к губам, подался вперед и прошептал:
– В Гейдельберге профессор Боте и доктор Фламмерфельд уже третий месяц над этим работают.
– С измененной траекторией? – уточнила Эмма.
– А как же еще? Бессмысленно пускать атомы по прямой. – Он погасил сигарету, вздохнул. – Я сам устал от этой секретности. Запрет на обмен информацией между институтами создает массу проблем.
«Значит, меня опередили, – спокойно подумала Эмма. – Ну что ж, удивляться нечему. Идея лежит на поверхности, Вальтер Боте талантливый физик, но вряд ли он догадается, как дать дополнительного пинка изотопам 235, он ведь из тех, кто категорически отрицает саму возможность создать резонатор вынужденных излучений».
– Разумеется, ничего этого я вам не говорил, фрау Брахт.
– Разумеется, господин директор. – Эмма притронулась пальцами к ушам, потом к губам. – Я ничего не слышала.
Дибнер поднялся.
– Рад был побеседовать с вами. С нетерпением буду ждать вашей следующей заявки. Желаю успеха. – Он вскинул руку: – Хайль Гитлер!
Эмма ответила тем же.
Она вернулась в лабораторию, взяла сумку, повесила в шкаф белый халат, надела плащ, домчалась до трамвайной остановки. На этот раз никаких прогулок по парку.
Привычным движением она просунула руку между прутьями калитки, отодвинула задвижку, вошла во двор, взлетела по ступенькам крыльца и дернула дверную ручку. Заперто. Постучала. Тишина. Достала ключи из сумки. Верхний замок мягко щелкнул, но дверь не открылась. Ключа от нижнего замка у нее не было, Вернер никогда его не запирал. Эмма спустилась с крыльца, огляделась, заметила, что розы отцвели и дорожка усыпана алыми лепестками.
Через пять минут она давила на кнопку звонка у калитки виллы Хоутерманса. Открыла Агнешка.
– Добрый вечер, госпожа Брахт, проходите, пожалуйста. Господина Хоутерманса нет дома, но он должен скоро вернуться. Хотите кофе или чаю?
Эмма по инерции сделала несколько шагов, резко остановилась и отчеканила:
– Где господин Брахт?
– В Стокгольме. – Агнешка удивленно вскинула брови. – Разве он вас не предупредил?
– Когда он уехал? – Эмма пристально смотрела в светло-голубые польские глаза.
Агнешка слегка отпрянула.
– Уже неделю назад. Я думала, вы знаете…
Калитка у Эммы за спиной стукнула, раздался голос Хоутерманса:
– Добрый вечер, красавица, вот сюрприз, не ожидал! – Он бесцеремонно развернул ее за плечи и чмокнул в щеку. – Роскошно выглядите, только почему такая бледная?
– Вернер сказал, когда намерен вернуться? – Эмма взглянула на дорогого Физзля и машинально отметила, что у него такие же светло-голубые глаза, как у польки.
– Обещал через месяц. – Хоутерманс подмигнул и добавил интимным шепотом: – Седина в голову, бес в ребро.
– Что вы имеете в виду, Фриц? – холодно спросила Эмма.
– Бурный роман с Лизой, что же еще? – Он взял Эмму под руку. – Пойдемте в дом, красавица, сварю вам кофе. Видите, как мне повезло. Теперь Агнешка наводит чистоту в моей холостяцкой конуре, готовит вкуснейшие блюда и вечерами играет на рояле.