– И муж-доцент тоже, – добавил Марк Семенович, – выгнал ее практически на улицу.
– Как на улицу?
– Очень просто. Я же к нему переехала. А прописана была у мамы.
– Ну, так и вернулась бы к маме. – Митя достал из кармана пачку сигарет, вопросительно взглянул на старика: – Можно?
– Кури, конечно, форточку откроем.
Женя тоже взяла сигарету, глубоко затянулась, произнесла нараспев:
– У мамы новый муж, мне там делать нечего. А тут пожалуйста, лежанка на печи, у папы под крылышком, работа по специальности.
– Она с января преподает на физфаке Иркутского университета, на кафедре экспериментальной физики, – гордо сообщил Марк Семенович. – Платят, конечно, мало и в партию точно уж не примут.
– У них тут с преподавательским составом напряженка, – объяснила Женя. – К тридцать восьмому почти всех вычистили, работать некому, вот они на такие вещи и смотрят сквозь пальцы. А платят, между прочим, прилично, просто Серафима твоя дерет втридорога за эту келью.
– Так ведь комната с печкой, поэтому, конечно, дороже, вот когда я на втором этаже обитал, дешевле выходило, но мерз ужасно. – Профессор отломил уголок шоколадки, положил в рот. – Да, печка плюс дрова хозяйские, капуста квашеная, картошка, белье постельное, посуда. На Рождество носки шерстяные подарила, своими руками связала, мебель тут вся ее. Ты, Женя, зря на Серафиму Кузьминичну наговариваешь.
– А ты посватайся к поповской вдовице. – Женя фыркнула.
– Значит, отречение было спектаклем? – тихо спросил Митя.
– Бредом папиным оно было. – Женя скривила губы, заговорила дребезжащим жалобным голосом. – «Доченька, я тебя умоляю, это пустая формальность, ритуал. Надо спасать твое будущее, они тебе ни учиться, ни жить не дадут».
Марк Семенович вдруг покраснел, шлепнул ладонью по столу, крикнул сердитым шепотом:
– Прекрати! Иди спать!
– Тьфу, до сих пор мутит, как вспомню то собрание. Зачем? Перестраховщик! В дерьме извалялась на всю жизнь!
– Прошу тебя, не надо, перестань! – Старик мелко затряс головой.
Женя поднялась с топчана, подошла к отцу, обняла, положила подбородок на его макушку.
– Ну все, все, папа, прости, не нервничай, он не стукнет, я по глазам вижу.
– Без тебя знаю, что не стукнет! Хватит талдычить, что я перестраховщик! – Старик завелся не на шутку, покраснел, кричал шепотом: – Я все правильно просчитал! Если бы ты и мама не отреклись, меня бы на допросах вами шантажировали, вот тогда я бы точно не выдержал, все подписал бы как миленький. Скольких мог угробить, не дай бог! Расстреляли бы меня, если бы я подписал! Ты это понимаешь?
Женя закрыла лицо ладонями, помотала головой, худые острые плечи задрожали.
– Жень, ты просто забудь, многие это делали. – Митя встал с ней рядом, осторожно тронул жесткие кудряшки, погладил по голове. – Время такое было.
– Было? – Женя отняла руки от лица, быстро взглянула на него исподлобья. – А сейчас другое, что ли?
– Спать, сию минуту! – сердито прикрикнул на нее профессор и добавил шепотом: – Мите надо со мной поговорить. Со стола сами уберем.
– Ладно, спокойной ночи. – Она вышла, прихватив полотенце.
Как только дверь закрылась, Митя достал из внутреннего кармана пиджака новенькую красную корочку, протянул профессору. Тот поправил очки.
– Комиссариат обороны, пятое управление Генштаба… Что такое пятое управление?
– Военная разведка, – шепотом объяснил Митя.
* * *
Тибо листал блокнот, читал черновую запись интервью с профессором Мейтнер. Кряхтел, качал головой, поправлял сползающие очки, иногда задавал вопросы. Перевернув очередную страницу, спросил:
– Почему вы назвали Брахта?
Ося легко отшутился:
– Думал о прекрасной Эмме.
– Неужели всерьез надеетесь, что удастся ее завербовать? – Тибо снял очки и принялся протирать их.
– Просто не вижу других вариантов. – Ося пожал плечами. – В любом случае, это пока единственная ниточка.
– Это пока совсем ничего. – Тибо помотал головой. – Вайцзеккер и Мейтнер – вот наши ниточки.
– В болтовне с Вайцзеккером нет никакого толку, – возразил Ося, – впрочем, как и с Мейтнер. Бесполезный треп. Слушать их философствования и лекции по истории науки интересно, не спорю, но всему свое время.
– Джованни, зачем так мрачно? Ваше интервью с Мейтнер было вовсе не бесполезным. В отличие от моего. Я к ней подхода не нашел, вы нашли. Вам удалось узнать кое-что любопытное.
– Мг-м. – Ося принялся загибать пальцы. – Предустановленная гармония Лейбница, история открытия радиоактивности урана, анекдот о студенческих годах Макса Планка.
– Не только. – Тибо опять потянулся к блокноту, открыл последнюю страницу и прочитал вслух, слегка подражая знакомым интонациям Мейтнер: – «Вернер Брахт уволился из института, порвал все связи, так же как Макс фон Лауэ. Эти двое отказались обслуживать режим. Нечто вроде внутренней эмиграции. По крайней мере, за них я могу поручиться». – Он поднял глаза. – О фон Лауэ было известно, а вот о Брахте – нет.
– Разве это так важно? – Ося ткнул пальцем в блокнот. – Область его исследований далека от ядерной физики.
– Да, верно, – кивнул Тибо, – но как вы сами справедливо заметили, Гейзенберг и Вайцзеккер тоже не ядерщики. Физика огромная наука, в ней множество разных областей, и далеко не все они связаны с производством бомбы. Радиофизика тут вообще ни при чем. Но участие Брахта дало бы проекту значительно больше, чем участие Гейзенберга, потому что для бомбы прежде всего нужны мозги экспериментатора. Брахт отличный экспериментатор. Школа Резерфорда. Чем меньше таких мозгов в проекте, тем меньше шансов на успех.
Тибо дотошно изучал научные биографии всех далемских профессоров, знал о Брахте достаточно много. Ося фальшиво зевнул, прикрыв рот ладонью, и с иронической усмешкой спросил:
– Сколько лет Брахту?
– Чуть за шестьдесят. А что?
– К такому солидному возрасту ни одного открытия, ни одного изобретения. Вряд ли Далем много потерял, лишившись профессора Брахта. Вот Мейтнер – другое дело. Тут я согласен.
Судя по выражению лица Тибо, провокация сработала. Глупость, да еще выданная таким вяло-высокомерным тоном, не оставила бельгийца равнодушным.
Тибо покачал головой, произнес с издевательским пафосом:
– Он согласен! Он прочитал десяток брошюр и газетных вырезок, поболтал с Вайцзеккером и с Мейтнер, и теперь он крупный специалист, может с ходу оценить потенциал любого ученого.
Именно этого Ося добивался: возмущенный Тибо должен осадить наглеца, объяснить зарвавшемуся невежде, кто такой Вернер Брахт.