Сразу же после тетушкиной кончины пришло известие о том, что мой опекун благополучно достиг немецкого порта. Я сообщила ему о своем сиротстве и вскоре получила от него необычайно сердечное письмо, в котором между прочим говорилось, что его дом, дом близкого друга моего отца, отныне должен стать и моим домом. Что сам он, к сожалению, сейчас пока никак не может покинуть Германию и просит меня незамедлительно отправиться к нему.
Вначале я не соглашалась с таким переустройством моей жизни, так как чувствовала себя неразрывно связанной с Вечным городом, и дальнейшая судьба моя виделась мне в стенах монастыря на виа деи Луккези. Однако мои шестнадцать лет не позволяли мне пока что принять послушничество, и, когда я высказала отцу Анжело свое желание дождаться положенного срока в Риме, он с улыбкой ответил:
– Рим – всюду.
Я знала, что он хотел сказать, и все же мне не сразу удалось совладать с болью огорчения. А он между тем ласково продолжал, утешая меня:
– Несите же этот лик, горящий в вашей душе, в мир, покажите ему, как дочь Вечного города, лик вашего Царя!..
Отъезд мой состоялся вскоре после этого разговора, так как мой опекун из Германии позаботился через своих доверенных лиц обо всем, что связано было с нашим имуществом и другими моими делами.
В последний день моего пребывания в Риме, вечером, перед тем как сесть в ночной поезд и отправиться на север, я вместе с Жаннет и отцом Анжело поехала в собор Святого Петра. Мы прошли по уже погрузившемуся в сумерки среднему нефу к могиле апостола; там, рядом с папским алтарем, с которого на меня однажды упал первый луч евхаристической любви к Спасителю, мы опустились на колени и соединили наши души в молитве.
Спустя некоторое время я поднялась и одна приблизилась к тому месту, где я тогда, в Чистый четверг, бросилась наземь перед мощами святой Вероники. Я встала коленями на голые каменные плиты; собор держал меня в своих незримых объятиях, огромный, как мир, в который я должна была отправиться; и куда бы ни повел меня мой путь – нигде на земле не будет такого места, которого бы не вместила в себя эта исполинская церковь!
Я поприветствовала свою святую и, молитвенно сложив руки, протянула их вверх, к парившей в мистическом мраке вечернего купола колоннаде:
– Запечатлейся глубже, лик Царя моего! Не я, но Ты должен жить в моей душе, в моем сердце, в моих глазах, на моих устах, не я, но Ты всегда, до конца дней моих, только Ты!
Потом я склонилась к полу и поцеловала его; я поцеловала не камни – я поцеловала священное сердце мира, я поцеловала то место, в котором соприкасаются небо и земля, – Рим Иисуса Христа, непреодолимый и поистине Вечный Рим!..