Но он переменил и это решение: захотелось быстро проехаться по Германии, посмотреть в музеях терракоту и другие доисторические экспонаты, а уж потом в Лондоне своими глазами увидеть инструменты и закупить их оптом.
В тот же день он уехал.
2
Софья тяжело переносила беременность: кровотечения, боли в пояснице, тяжесть внизу живота. Ноги разламывались при ходьбе. После двух недель отсутствия вернулся Генри и сразу забил тревогу.
— Когда ты носила Андромаху, у тебя ничего такого не было?
— Нет.
— Значит, нужен полный покой. Отправляйся в постель и не смей вставать. Спине и ногам нужно дать отдых.
— Да ведь столько дел! Я не могу месяцами лежать в
постели.
Но он был неумолим.
— Тогда пойдем к доктору Веницелосу, — сдалась Софья. — Он даст нам хороший совет.
Внимательно выслушав ее рассказ, Веницелос счел страхи преувеличенными и велел не придавать значения слабым болям.
— Но я как раз хочу, чтобы она придавала им значение, доктор! — вскричал Генри. — Чтобы она внимательно относилась к себе!
Веницелос снял очки и не спеша протер стекла платком.
— Мой дорогой Шлиман, ваша жена должна вести обычную жизнь. Она молода, здорова. Много двигаться, разминаться — это только укрепит ее.
— Право, так мне будет лучше, Генри, — поддержала его Софья. — Ты сам говорил, что заплатить за совет и не следовать ему — значит быть круглым дураком.
Несколько недель уверенность доктора Веницелоса служила ей поддержкой, она опять стала поговаривать о том, чтобы в начале апреля ехать с Генри в Троаду.
— Я хочу быть с тобой рядом. Мне хорошо в Троаде, я там счастлива. Кстати, ты же обещал построить для нас домик вблизи раскопок.
— Я уже послал Яннакису деньги и велел купить лес. Наступил март, и ей стало худо. Она чувствовала: что-то происходит нехорошее. Она не могла разогнуться от тяжести в пояснице. Опять открылось кровотечение. Пришлось улечься в постель. Доктор Веницелос заходил каждый день. Облегчение не наступало. В середине марта у нее случился выкидыш. Сразу послали за Веницелосом.
— Почему это случилось, доктор?
— Капризы природы, мадам Шлиман.
— Может, я в чем-нибудь виновата?
— Ни в коем случае! Даже предупредить это невозможно. Плод плохо прикрепился к стенкам матки. Эта беда может случиться уже в минуту зачатия. И природа разумно исторгну-ла его, поскольку ребенок не получил бы нормального развития. Вы поправитесь, наберетесь сил и еще родите здорового, полноценного ребенка.
— Значит, у меня еще будут дети?
— Безусловно.
— Но это в том случае, если сейчас я не виновата?
Доктор Веницелос осторожно заправил ее волосы с висков за уши.
— Тут нет ничьей вины. Уж так случилось. Из практики я знаю, что подобное редко повторяется. А сейчас успокойтесь. Вам нужно как следует выспаться. Проснувшись, вы будете чувствовать себя гораздо лучше.
Вокруг нее хлопотала мадам Виктория, смачивая лицо и руки холодной водой. Тревога и страх не оставляли Софью. Как ни успокаивал ее врач, она не могла освободиться от чувства вины перед мужем, которого она так подвела. Она только надеялась, что Генри не станет ее укорять.
Она проспала пятнадцать часов и, проснувшись, увидела его сидящим у постели. Его глаза распухли от слез. Она взяла его за руку. Ведь его несчастье было даже больше ее беды. Он так хотел сына! Это чудо — как он обрел жену-гречанку, а сын должен был стать продолжением чуда. Виноватым в случившемся он решительно объявил доктора Веницелоса:
— Это злой дух нашего дома. Ни при мне. ни после моей смерти не смей обращаться к нему. Я бы отдал все на свете, если бы можно было вернуться назад и не слушать советов негодяя, отнявшего у нас наши лучшие надежды.
— Любимый мой, не растравляй себя, — молила она его. — Мне тоже хочется найти виноватого. А это случайность! Как ее предусмотреть? Бог дал — бог взял. А доктор Веницелос — он же только советовал мне вести обычный образ жизни, ничего другого. Он говорит, что в другой раз это не повторяется. Я еще рожу тебе сына, и ты все забудешь.
Генри был неутешен, но тревога за жену пересилила.
— Я отложу свой отъезд в Троаду.
— Что ты, Генри! Ты обязан быть там в начале апреля, без тебя вся работа застопорится. И Лоран и десятники без тебя не поедут. А я поправлюсь и сразу приеду. Калверты встретят меня в Чанаккале, помогут найти хороший экипаж и возницу. Только бы ты успел подготовить наш домик…
В его глазах зажглась надежда.
— Об этом не беспокойся. По приезде я сразу определю к делу Яннакиса и обоих десятников. Но предупреждаю: красоты не будет, лишь бы не дуло и не текло…
Из Лондона прибыли инструменты: шестьдесят тачек, двадцать четыре больших железных лома, сто восемь лопат, сто три кирки, домкраты, цепи, лебедки.
— Вместо того чтобы все это везти пароходом в Константинополь, потом грузить на другой пароход и идти в Чанаккале, а там опять разгружаться в арбы и тащиться в Гиссарлык — может, вместо этого зафрахтовать суденышко от Пирея до бухты Бесика, она в нескольких милях по берегу от Гиссарлыка? Мы там за пару часов и разгрузимся, и доберемся до места.
— Но ведь это выйдет дорого, — наморщила Софья лоб, — зафрахтовать пароход со всем экипажем.
— Не на все же время! Нам и нужен-то один рейс в месяц. В хорошую погоду они доберутся за три дня. Сумел же Парис, убегая из Спарты с Еленой и сокровищами Менелая. управиться за трое суток, а у него не было паровых машин, только гребцы да паруса. С продуктами наконец наладимся. Будем отправлять домой список необходимого, Спирос все закупит и погрузит на пароход.
— Действительно удобно. А на обратном пути пароход возьмет нашу долю находок.
— Если смотрители согласятся на раздел в процессе работы, не дожидаясь окончания сезона.
— Смотрители? Сколько же их будет?
— Я получил письмо от министра народного просвещения. Узнав, что в этом году я могу нанять более ста пятидесяти рабочих, он заявляет, что один смотритель не управится.
— А где наш Георгий Саркис?
— Наверное, опять сидит в своей судебной канцелярии. Так вот, мне нужно, чтобы посудина не протекала, а капитан умел молчать. Я никого не желаю посвящать в нашу кухню. Вот когда найду что-нибудь стоящее, тогда и объявлю во всеуслышание.
За несколько дней он обшарил весь порт, и удача улыбнулась ему: это был пароходик «Таксиархис» капитана Андреаса Папалиолоса, чья загорелая команда состояла исключительно из членов его семьи: младший брат, двое взрослых сыновей и племянник. Генри очень приглянулся кряжистый, крепкий старик, настоящий грек, с детства сроднившийся с морем. Он двадцать пять лет отказывал себе во всем, зато теперь имел свой пароходик и был независим.