Он всматривался в широкое крестьянское лицо. Катарина выросла, не зная пуританской сдержанности, присущей венским женщинам. Почему тогда она так прямо связывает истерику с увиденным ею два года назад? Тем более что, как она рассказала, ее мать развелась с отцом, когда Франциска забеременела. Казалось весьма вероятным, что за этим случаем скрывалось более серьезное происшествие, имевшее место ранее. Он высказал такое предположение. Тогда Катарина выпалила правду: когда ей было четырнадцать лет, ее отец пришел домой пьяный, забрался к ней в кровать и пытался иметь с ней половое общение. Она почувствовала известную часть тела отца, упиравшуюся в нее, прежде чем выскочила из постели. С этого времени начались приступы. Но она не думала об этом!
Зигмунд внушил ей, что теперь, когда она понимает первопричину, следует выбросить это из головы и вновь глубоко дышать. Да, она постарается; ей уже лучше…
В этот вечер, уложив детей в постель, он уселся под керосиновой лампой и попытался увязать услышанное в этот день с другими случаями. Вновь и вновь он приходил к заключению, что «более ранний травматический момент может вызвать последующий, вспомогательный, из подсознания. Иными словами, излечение существующей травмы следует искать в первоначальной травме, которая, вероятно, имела место за много лет до этого».
Зигмунд встал из–за письменного стола и вышел на террасу, с которой открывался вид на пробуждающиеся долины и на горы, растворившиеся в ночном тумане. Он вспомнил об охотниках, которых обогнал днем и которые с ружьями за плечами высматривали дичь. Он размышлял: «Подсознание не стреляет, как ружье; оно дает возможность свинцовому отравлению просачиваться в рассудок до тех пор, пока не накопится его достаточно, чтобы вызвать эмоциональные и нервные расстройства». Он был окончательно убежден в том, что «проявившееся сегодня имеет свою причину в прошлом».
Переезд семьи на Берггассе оказался счастливым. Супруги Фрейд устроили несколько вечерних приемов, чтобы показать родственникам и друзьям свой новый дом. Матильде и Иозефу Брейер квартира понравилась своей просторностью. Родители и сестры Зигмунда были переполнены гордостью. Друзья по субботнему клубу нашли квартиру прекрасной для игры в карты. Коллеги по Институту Кассовица реагировали более формально, но и они пришли с цветами и сладостями, чтобы освятить новое пристанище. Эрнст Флейшль, ослабевший настолько, что с трудом поднялся по лестнице, пришел со слугой, который принес для приемной и кабинета Зигмунда прекрасно выполненную голову римского сенатора времен императора Августа. Зигмунд был глубоко тронут: он знал, как дорожил Флейшль этим мраморным бюстом.
Зигмунд использовал часть просторного фойе в качестве приемной, комнаты ожидания; оба мальчика имели собственную спальню, а на долю четырехлетней Матильды достался небольшой кабинет. Новая девушка из Богемии сменила старую гувернантку: та решила, что ей пора удалиться на покой в один из приютов, содержавшихся правительством для безбрачной домашней прислуги. После переезда на новую квартиру Марта и Зигмунд написали фрау Бернейс, пригласив ее приехать, чтобы повидаться с внуками. Но она, видимо, пресытилась Веной и ответила, что Гамбург во всем ее устраивает. Благоприятно к их приглашению отнеслась Минна, которая сообщила, что частенько вспоминает Ринг, это «меню» из камня.
Мнение Зигмунда о районе Берггассе оказалось разумным. В первый же октябрьский день та часть фойе, которую он приспособил под прихожую, наполнилась посетителями. Он понимал, что его практика процветает частично благодаря возврату Австрии к золотому стандарту и восстановлению благополучия, подорванного депрессией семидесятых годов. В добрые времена пациенты не только посещают своих врачей, но, как шутили члены медицинского факультета, «они в состоянии оплачивать счета, не заболевая при этом вновь».
Зигмунд положил крупную сумму денег в банк, чтобы получать приличный доход за счет процентов. Марта, не имевшая отношения к семейным финансам и предпочитавшая в понедельник утром получать деньги на домашние расходы, заметила, когда Зигмунд показал ей банковскую книжку:
– Как приятно, что наконец–то и с нами такое случилось. Подумать только, деньги делают деньги, вместо того чтобы ты их делал, корпя над своей медициной.
Потребовалось всего три недели, чтобы осознать: Эрнст Флейшль принес ему прощальный подарок, а не подарок на новоселье. Зигмунда вызвали срочной запиской от доктора Оберштейнера во второй половине дня на квартиру Флейшля. Когда он прибыл туда, там уже были профессор Брюкке, Экснер, который вот–вот должен был стать руководителем Института психологии, и Йозеф Брейер. Зигмунд понял, что Флейшль умирает. Он прошел в библиотеку, где на кровати лежал его друг, и не смог найти нужных приветственных слов. Вместо этого он положил руку на покрывало, почувствовав плечо Флейшля, проступавшее жестким углом.
Эрнст Флейшль фон Марксов был наименее печальным из всех присутствующих.
– Итак, я в окружении лучших медицинских умов Вены. Что вы сделаете для меня? Возьмите меня за руку… за здоровую! Друзья, не горюйте обо мне. Я репетировал эту сцену десять лет. Я даже выучил наизусть строчки, с которыми должен уйти. Одна из них такая: будьте добры, возьмите с этих полок книги, которые представляют для вас особый интерес.
Брюкке ответил с натянутой улыбкой:
– Спасибо, дорогой коллега, но я не возьму, ибо мои слабеющие глаза не позволят мне читать, когда я буду переплывать Стикс. Но поскольку вы намечаете уйти раньше меня, то я попрошу вас оказать некоторые услуги. Купите мне шелковый берет, плед и самый большой зонт, который там окажется. Переход в следующий мир без большого зонта в качестве трости не доставит мне удовольствия.
– Он будет вас ждать, профессор.
Флейшль попросил Брейера, стоявшего около сигнального шнура, потянуть за него. Слуга Флейшля церемонно принес ужин: икру, несколько бутылок шампанского в ведре со льдом, деликатесы с Нашмаркта, их аромат наполнил комнату. Эрнст настаивал, чтобы каждый выпил и закусил. Слуга открыл бутылку и наполнил полдюжины бокалов, включая бокал хозяина. Ценой невероятных усилий Флейшль приподнялся, поднял свой бокал и сказал:
– Выпьем! Да, я задумал мою собственную прощальную вечеринку. А почему бы и нет? Все дороги ведут на Центральное кладбище. Вечеринки устраиваются, когда мы рождаемся, когда нас крестят, когда обручаемся, женимся, рожаем детей, празднуем годовщины. Почему бы мне не устроить прием по случаю кончины? Я знаю, что никто из вас не поддался бы уговорам устроить для меня такой прием, как бы вы меня ни любили и ни заботились обо мне. Разве не доставляет удовольствия сознание того, что человек может взять с собой в иной мир то, что его глаза увидели в последний момент? Скряга, пересчитывающий свои деньги, забрал бы с собой богатство из сверкающих золотых монет; любитель женских ласк унес бы с собой вечный облик красивой женщины; поклонник «Фауста» Гёте наслаждался бы этим литературным пиршеством до судного дня; любитель прогулок в Венском лесу прихватил бы небольшой зеленый лесок. Я бы хотел взять с собой эту комнату, как она есть сейчас, дабы иметь привычное жилье в чистилище или там, куда попаду.