– Какие же венцы глупые! Паули пожала плечами.
– Я не хочу оставаться старой девой. Эли пишет, что одинокие мужчины съезжаются в Нью–Йорк со всего света и сразу начинают искать себе жену. Мне бы хотелось попытать свое счастье.
Зигмунд обнял сестру за плечи.
– В таком случае ты можешь задержаться там так долго, как нужно. Я буду посылать тебе деньги на расходы каждый месяц, чтобы ты была независима.
Паули поцеловала его.
– И ты скажешь маме и папе, не так ли?
– Скажу. Но не сразу. Я потихоньку их подготовлю, пока ты там. Таким образом, ты сможешь вернуться, если пожелаешь, а если выйдешь замуж, тогда станет ясно, что ты будешь жить там.
Вскоре в его распоряжении оказались описания сотни случаев невроза обеспокоенности, Собранные воедино и документированные. Не все случаи были четко выраженными; иногда пациент являлся с жалобами на десятки недомоганий, не имевших видимых связей с сексуальными проблемами. Зигмунд добросовестно их записывал, даже если они вроде бы подрывали его гипотезу. Его поставил в тупик сорокадвухлетний мужчина, имевший трех детей в возрасте семнадцати, шестнадцати и тринадцати лет. Этот мужчина в течение десяти лет прибегал к прерванному сношению и не испытывал неприятных последствий, но шесть лет назад, когда умирал его отец, с ним случился острый приступ тревоги, породивший представление, будто у него рак языка, больное сердце, агорафобия [11] и диспепсия. Пациент не переставая твердил:
– Когда умер мой отец, я вдруг понял, что теперь очередь за мной. Сейчас я только отец и больше не сын; скоро сыновья будут оплакивать меня. Я никогда не думал о смерти до кончины отца, теперь я постоянно думаю о ней.
– Каждый человек страшится смерти, – рассуждал Зигмунд, – с незапамятных времен она тревожила человека. Даже в нашем умудренном обществе страх перед смертью неизменно присутствует. Так что совершенно нормально, что вы страшитесь ее. Но ненормальны ваши страхи по поводу рака и болезни сердца, вот отзывы специалистов, к которым я вас направлял. Ваши язык и сердце в отличном состоянии. Осмотрев вас, могу сказать, что впереди у вас долгая жизнь. Вы знаете, что такое ипохондрия?…
Он не мог определить, приходят ли к нему больные в соответствии с каким–то циклом, или же он приобрел проницательность, позволяющую ему ставить более глубокие диагнозы и видеть у пациентов то, что ранее не распознавал, учитывать соображения, казавшиеся несколько месяцев назад несущественными. Подобно тому, как при раскопках возрождалась Троя, он получил способность выявлять происходившее ранее. Он выполнил предписание профессора Шарко стать «видящим». Ежедневно он принимал по восемь пациентов с неврозами. Поскольку каждому пациенту требовался час, а также время, чтобы они разошлись, не встречаясь друг с другом, ему пришлось отказаться от нескольких часов работы в Институте Кассовица и передать их доктору Оскару Рие и его свояку доктору Людвигу Розенштейну.
Новое открытие он назвал оборонительным нейропсихозом, определив его в своих записях как благоприобретенную истерию. При разборе имевшихся в его распоряжении случаев он обратил внимание, что такая «оборона» возникает, когда в сознании пациента происходит нечто несовместимое с его остальным «я». Названное им актом защиты заключалось в стремлении изгнать из памяти неприятные мысли. В целях самозащиты «я» объявляет такие мысли несуществующими или же превращает раздражающую мысль в слабую, которая уже не тревожит, ослабляя тем самым вредное воздействие раздражения, совокупность возбуждения или энергии, которыми нагружены эти мысли. В свете принципа постоянства эта нервная энергия, психическое возбуждение, отобранные от нежелательной мысли, прилагались в ином направлении, получали выход в иной концепции, по иному каналу.
Страдающие истерией, трансформируя свое возбуждение в соматический приступ, прибегают к процессу, который он назвал конверсией. У таких пациентов, мужчин и женщин, подавленные мысли не изгоняются, как рассказывали ему женщины–пациентки, а принимают иную форму: отбрасываемая мысль заменяется другой, совместимой с их «я». Таким образом возникает навязчивость, некая фобия. Такой вид защиты, не осознанный в своем становлении, дает возможность пациенту оплачивать свои долги, иногда с ростовщическим процентом. Пациент никоим образом не отдает себе отчета в том, что навязчивая мысль, или фобия, заменяет первоначальную неприятную ему мысль, которая уходит в подсознание и остается активной до тех пор, пока не рассеется или не истощится первоначальный травмирующий материал!
Как и в отношении случаев, связанных с обеспокоенностью, первоначальная подавленная и превратившаяся в навязчивую мысль идея была почти всегда сексуального происхождения; имевшиеся в его распоряжении случаи делали такое заключение неизбежным.
Двадцатилетняя женщина страдала странным расстройством – любое преступление, о котором она узнавала по утрам из «Нойе Фрайе Прессе», приписывала затем себе: если в Пратере было совершено убийство, то именно она заколола жертву; если произошла кража в лавке, то именно она украла драгоценности; если кто–то поджег дом, то поджигателем опять была она. Она считала себя морально обязанной признаться в преступлении. Когда ей говорили, что она этого сделать не могла, поскольку многие знали, что в момент убийства, кражи, поджога она находилась дома, женщина соглашалась, но на следующее утро вновь оговаривала себя.
Зигмунд осторожно прикоснулся ко лбу молодой женщины, попросил ее сосредоточиться на событии или лице, которые придут ей на ум. Было трудно добиться сотрудничества с ее стороны, но ее семья проявляла настойчивость. Зигмунд терпеливо шел к разгадке; через несколько недель она призналась, что женщина старше возрастом склонила ее к совместному рукоблудию и на этой почве у нее возникло нервное расстройство. Она не осмеливалась рассказать кому–либо, считая это греховным и безнравственным. В качестве защиты ощущение вины подменилось самоистязанием; итак, теперь можно было признаваться каждый день в злодеяниях… изливая психическую энергию в фальшивых самообвинениях.
Одновременно он занимался лечением молодой женщины, выросшей в обстановке строгих нравов. Ее убедили в том, что все касающееся пола грязное и плохое, и она решила не выходить замуж. У нее развилась фобия в виде психического страха, что она не сможет побороть желания помочиться и нальет в штаны; эта фобия стала настолько сильной, что она не осмеливалась выходить из дома, посещать магазин, театр и любое общественное место. Она чувствовала себя в безопасности только дома, в двух шагах от туалета, выбрав себе участь вечной затворницы.
Зигмунд направил ее к урологу. Тот не нашел каких–либо нарушений в почках, мочевом пузыре, мочеиспускательных каналах и половых органах. Зигмунд решил, что ее страх был защитой, подменившей неприемлемую идею или событие.
Но как выяснить это? Применение метода свободной ассоциации в течение нескольких недель не привело к успеху. Сам он не мог найти ключевую мысль. Легкий нажим на лоб женщины также не помог появлению каких–либо существенных данных. Она же утверждала, что скорее покончит с собой, чем станет обсуждать что–либо связанное с сексуальностью.