Когда Гельмут увидел, как из-под земли лезут тысячи костлявых рук, то сам с трудом сохранил хладнокровие – в отличие от остальных археологов его группы, потерявших рассудок. Это запросто можно списать на результат долгого действия жары. Путники, умирающие от жажды в пустыне, созерцают мираж – оазис с водой. Археологи много месяцев раскапывают гробницы, конечно, им видятся в качестве призраков трупы в античных одеждах. Правда, позднее, при появлении царицы Савской – весьма вздорной и сварливой особы (так бывает со всеми людьми, обладающими излишним богатством) на кривых волосатых ногах, он окончательно уверился: секретный эксперимент спецслужб, другого объяснения нет. Надо обязательно обеззараживать воду. Этот так называемый Апокалипсис способен прекратиться в любой момент, а вот кишечная амеба и тем паче разновидность холеры лечатся очень долго.
Странно, а куда вдруг исчезло солнце? Гельмут сдвинул панаму за затылок, с недоумением глядя в небо, – и не поверил своим глазам. Профессор готов был поклясться: еще две минуты назад небесная синь поражала своей чистотой и девственностью… воздух пронзали лишь солнечные лучи – и ни одного, даже самого завалящего, облака. Теперь на месте голубого пространства зловеще клубились огромные грозовые тучи. Иссиня-черные, как кожа диких племен в окрестностях Дыре-Дауа, они походили на толстых быков, обвалянных с ног до головы в угольной крошке. Взамен палящего солнца спустилась духота – панама сделалась влажной, по вискам лениво поползли остро пахнущие, мутные от пыли капли пота. Муссонный дождь? Но в Аксуме вода с небес такая же редкость, как жара плюс тридцать в Антарктиде; в отличие от остальной Африки эта земля обречена вечно страдать от засухи. Недаром лозунг министерства туризма гласит – «Добро пожаловать в Эфиопию – страну, где солнце сияет 13 месяцев в году!» [68] . Землекопы, как по команде, прекратили работу – сощурив глаза, они со страхом вглядывались в нагромождение туч, обмениваясь замечаниями на амхарском. Внезапное исчезновение солнца скорее пугало их, нежели удивляло. Гельмут тоже начал тревожиться, но совсем по другому поводу. Их команда рассеялась, едва из песка полезли трупы, большинство археологов, отойдя от шока, предпочли прекратить раскопки и отправиться домой. Многие рабочие последовали их примеру. Если сейчас что-то напугает тех, кто остался, – ему придется брать лопату и копать самому. А это совершенно, можно сказать, не входит в его планы.
Гельмут поднялся с раскладного стульчика, покрытого пятнами застарелой ржавчины, он приложил обе ладони ко рту рупором, пытаясь обратить на себя внимание. Крика, однако, никто не услышал, слова ученого заглушил чудовищный грохот, уши сразу онемели, заполнившись невидимой ватой. Свинцовую тьму облаков расчертила мраморная сеть молний, поверхность земли начала трескаться. Недра котлована взвыли гулкими, утробными голосами – словно в невидимом подземелье содержалось стадо слонов, разом вострубивших в хоботы. «Сейчас ливанет», – подумал археолог, однако его предположение оправдалось лишь частично. Черная масса в небе треснула – из множества прорех в облаках потоком хлынул яростный град. Тысячи кусков льда, каждый размером с добрый мячик для тенниса, сплошной стеной обрушились с небес. В воздух взвились фонтанчики крови из пробитых насквозь голов: археолог ясно увидел лицо рабочего, которому лед вошел точно в глазницу, окрасив темную кожу алым цветом. Даже сквозь заложенные от грома уши он слышал дикие вопли – люди пытались выбраться из земляного карьера, но ледяные шары сбивали их обратно. Пространство заполнил треск сломанных костей: шарики льда падали со скоростью пуль, кроша вдребезги черепа и суставы.
Проклиная свою работу во всю мощь старческих легких, Гельмут, подобно младенцу в утробе матери, скрючился в три погибели под сиденьем железного стула. Лед оставлял на нем круглые вмятины, врезаясь в металл и отскакивая с пластмассовым стуком. Землекопы, обессиленные и сбитые с ног, оказались погребены под грудами небесного льда, засыпавшего котлован. Жуткий подземный вой возвысился до уровня мощного оркестра-какофонии: ревущий хохот перемежался с тонким женским многоголосьем, поющим церковную здравицу. Энергетический импульс ударил в колонну, высившуюся у основания тронного зала: неровные обломки мрамора устремились вниз, впиваясь в расплющенную градом плоть землекопов. Черные облака шевелились, подобно щупальцам осьминога – разворачиваясь и сворачиваясь, натужно извергая из себя сгустки свинцово-розовой мути, сверкающей звездными блестками. Котлован сотряс подземный толчок – верхушки колонн обвалились, остатки дворца мучительно дрогнули, готовясь рассыпаться в прах. Черное небо озарилось голодной вспышкой, захлебнувшись остатками града. Тучи побелели, будто их сжал невидимый кулак, и открыли пасть, превращаясь в львиный зев, между «клыков» монстра клокотала яростью раскаленная лава. Дальнейшие события скопировали запуск космического корабля – из «пасти», разорвав тучи в клочья, вырвался массивный огненный столб. Слепящие белые всполохи смешались с голубыми искрами, земля испустила тягучий стон – по ее поверхности пробежала дрожь, похожая на судорогу. Откинув искореженный стул, археолог приподнялся. Правое стекло в его очках было выбито градом – он зажмурил глаз, всматриваясь в большую плиту посреди тронного зала…
Там что-то происходило, неуловимо меняясь…
Землекопы со стонами ворочались на ступенях, корчась от боли, – чернокожие тела покрывала розовая смесь из крови и влаги – крупных капель тающего небесного льда. Они дрожали, страдая от неведомого в этих местах холода. Густой раскаленный воздух над блестящей плитой вспыхнул бледным светом, приняв очертания плотного и невесомого покрывала.
С обломанных верхушек всех девяти колонн, окружавших прямоугольник, стрелами ударили тонкие нити энергии, вытянувшись, как электрические провода. Раздался дребезжащий скрежет. Невидимый предмет на плите проявлялся — детально, как снимок в лабораторном растворе. Хватая ртом воздух, Гельмут отчетливо увидел желтые детские лица, обрамленные локонами кудрявых волос. Из солнечного марева, слегка расплываясь, выступили блестящие крылья – соприкоснувшись кончиками, они разворачивались за согнутыми спинами херувимов, делая тех похожими на гигантских бабочек. Каждый из стоящих лицом к лицу коленопреклоненных ангелов был изготовлен из чистого золота – покорно скрестив руки на груди, они как бы молились, не поднимая смиренных глаз от капорета [69] . Африканцы, не сговариваясь, пали ниц, притиснув лица к земле и мрамору, – лестницы дворца усеялись изорванными белыми рубахами. Стало тихо, будто невидимая рука повернула тюнинговый рычажок, убрав из котлована шум. Прекратились даже жалобные стоны раненых. Гельмут утер слезу счастья, он уже не сомневался – его экспедиция обнаружила тот самый храм. Приметы нельзя оспорить. Перед ним – капорет священного саркофага, обитый золотыми листами толщиной с тефах, то есть по древнеиудейским меркам в четыре пальца, находящийся под стражей двух херувимов из Эдемского сада. Крылья ангелов плотно смыкались, закрывая саркофаг от грозящей опасности. Из воздуха возникли четкие очертания длинных шестов: археолог уже знал, что они сделаны из цельного древесного ствола редкой разновидности акации, растущей только у Красного моря. Разумеется, шесты также были закованы в чистое золото и бережно продеты в тяжелые золотые кольца на боках предмета — ведь ЭТО полагается нести только на руках… Полностью проявившись, саркофаг замечательно просматривался со всех сторон: большой деревянный ящик, украшенный затейливой резьбой, с прикрепленными пластинами из желтого металла. В голове Гельмута поплыл красочный мираж – он мечтал протянуть руку и потрогать золотой ларец, таящийся в темных недрах саркофага, в глубине, на бархатной подушке…