ОН УСПЕЛ КОСНУТЬСЯ ЕГО РУКИ.
Ангел упал на колени. Положив поверх обломка кирпича ладонь, на коже которой расползалась оранжевая паутина, он ударил по кисти тяжелым ножом – опустив его вниз с такой силой, как будто это был топор. Кровь из артерии брызнула фонтаном; перехватив другой рукой отрезанную конечность, уже превращенную в золотой слиток, Аваддон ударил Мидаса этим бруском в коленную чашечку. Затем, когда тот упал, прямо между глаз. Три удара последовали один за другим, прежде чем до него добежал Картафил – рассыпая ругательства на десятке языков, офицер начал избивать ангела ногами. Резво откатившись по брусчатке, Аваддон вскочил, придерживая изуродованную кисть, однако ситуацию это не спасло: со спины на него налетел Агасфер, а спереди ударил головой в живот подоспевший Малх. Вся компания рухнула на землю: раздался хряск и хрип, перемежавшийся тупыми ударами, словно повар готовил к прожарке сочную свиную отбивную. Мидас застыл на камнях с залитой кровью головой, Светлана также лишилась чувств. Несмотря на рану, ангел отбивался весьма успешно, но ему приходилось действовать лишь одной правой, а кто-то из врагов постоянно бил по кровоточащему обрубку. Серебряная маска валялась в пыли – лицо Аваддона искажалось гримасами боли: соперники усиленно старались не смотреть ему в глаза. Наблюдая, как трое бьют одного, окрестная публика предпочла занять нейтральную позицию: старушки обдирали мебель, стрельцы пили денатурат, поседевший продюсер фильма «Гитлер капут!» посыпал голову пеплом. Лишь зодчие Барма и Постник, любовавшиеся собором Василия Блаженного (построенного ими как храм Покрова), обратили внимание на четырех людей, дерущихся в тумане.
– Однако, – отвлеченно сказал Барма. – Даже огонь небесный храму ничего не сделал. Зришь, как лепо мы с тобой построили: недаром балку двойную склали. Ишь, благодать какая. Так и хочется чарочку за здоровье государя.
– Я тут в летописях читал, – промямлил Постник. – Там вообще глаголят, что государь-батюшка повелел нас с тобой ослепить, чтобы такого храма второго на Неметчине не построили. Брешут, аки «Твой день», и не краснеют. Эвон, очи-то мои на месте, да и твои тоже. Ничего, царь-милостивец к ним еще до Страшного Суда в музей заедет, пропишет уж батогов по первое число.
– Ишь, разгулялись, – перевел тему Барма, посматривая на драку. – Может, вмешаемся, Постничек? Трое одного бьют – негоже так. Семеро надо, а лучше десять. Хорошо бы разгуляться: раззудись плечо, размахнись рука.
– Хорошо оно хорошо, да не очень-то, – мудрено ответил Постник в стиле заученных в детстве былин. – Зри, лик у одного черный: Христом-Богом клянусь, негра заграничная. А их в Московии бить приучены, аль не узрел добра молодца с головою бритою? Издавна скинхедами они прозываются.
Истово перекрестившись, зодчие снова воззрились на храм.
Драка продолжалась с переменным успехом. Учитывая то, что у Аваддона уже сформировалась новая рука, какой-либо стороне было трудно одержать верх. Противники ангела покрылись кровью и синяками – в сочетании с белой пылью ожесточенная потасовка походила на битву чокнутых Пьеро, сбежавших из провинциального театра. Пока что им удавалось блокировать любые попытки ангела вырваться из круга, дабы оказать помощь невесте.
– Мидас! – орал Малх, утирая льющуюся из носа кровь. – Очнись, твою мать!
Предложение запоздало на секунду: Мидас уже обрел сознание. Светлана – тоже. Девушка отталкивалась ногами, загребая пыль и щебень, пытаясь отползти как можно дальше. Царь устремился вслед за ней на четвереньках – из-под пальцев по камням брусчатки побежали сплетения золотых нитей. Сделав сильный рывок, он изловчился коснуться розовой кроссовки – невеста сбросила его с ноги, словно ядовитую змею, послышался металлический звон. Мидас давился кашлем – черный кровоподтек заполнил все лицо, от лба до подбородка, он сплевывал кусочки раскрошенных зубов. Царь двигался, как раненый тигр, ускоряясь с каждым движением, он знал – выхода из ловушки нет, Светлана никуда от него не денется. Минуло несколько секунд, и она уперлась спиной в разогретую солнцем стену. Из глаза выкатилась слезинка. Мидас встал – его бросало из стороны в сторону. Левая рука перестала шевелиться: такое случалось после священного лавра.
Но зато отлично действовала правая.
Скрючив пальцы, он сделал шаг, улыбаясь Светлане, предвкушая радость прикосновения. Аваддон отчаянно рванулся, попытавшись раскидать врагов, но рывок, на который ушли почти все силы, не позволил ему продвинуться даже на сантиметр. Утробно рыча, Агасфер отчаянно вцепился зубами в лодыжку ангела – его мозг, как цунами, захлестнула всепроникающая мысль:
Нельзя позволить ему помочь ей. Ни в коем случае нельзя!
Светлану и Мидаса разделяло сантиметров десять. Он склонился над ней, терзаясь сладостными укусами возбуждения между бедер. Разбитый рот ощерился обломками окровавленных зубов. Царь медлил, растягивая последнее наслаждение: утопая в глазах невесты, он купался в ее страхе.
– Чего ты медлишь? – ревел Кар, нанося Аваддону короткие удары по почкам. – Прикончи ее сейчас. Слышишь, Мидас? ПРИКОНЧИ ЕЕ!
Пальцы Мидаса развернулись, как цветок – Светлана видела каждую подушечку, в ее зрачках отпечатались линии на молочно-белой коже.
Лед. Изморозь. Холод. Господи, какой же здесь страшный холод…
Мидас не то что вдруг услышал: он почувствовал. Захватившее его ощущение было странным, ни на что не похожим – чужая, холодная опасность, змеей скользнувшая за пазуху, вцепившаяся зубами в сердце. Режущая тревога, дикая истерика, которую внезапно сменила тупая сонливость – мягкая, как перьевая подушка. Ну вот, так и знал. Вероятно, опять последствия сеанса с поглощением «дельфийской пыли». Им внезапно овладело желание обернуться и посмотреть, что происходит с ангелом. Сейчас. Он закончит свою работу. Только прикоснется к невесте, и…
Он не мог двинуть правой рукой. Как и левая, она перестала слушаться.
Помимо воли, царь ощущал, как его тело разворачивается в сторону от Светланы. Ноги сами двинулись прочь, не сгибаясь в коленях, будто их скрепляли металлические гайки. Туловище больше не принадлежало ему. Там, неподалеку, взобравшись на холм из развалин, возвышался новый Господин, обладавший над ним неслыханной властью; и Мидас удивился своей рабской готовности выполнить любое его пожелание. Царь все больше отдалялся от невесты, механическими движениями напоминая устаревшего робота из фильмов шестидесятых годов: он шел прямыми шагами, плавно поворачивая голову. Пустой взгляд карих глаз был устремлен вперед.
Агарес опустил руку с зажатым в ней «смертьфоном». Сильнейший импульс подчинения воли, посланный им Мидасу с помощью встроенного энергетического блока, сделал того послушным рабом, зомби – с остатками угасающего разума, едва способного сопротивляться. Демону искренне хотелось натравить Мидаса на своих же соратников, но месть уступила место благоразумию: действие импульса длится всего минуту, а блок уже сгорел – от аппарата поднимался едкий дымок. Он бросил оплавленный «смертьфон» через плечо и спустился с холма вниз, глядя в мертвые глаза Мидаса.