Прошагав несколько часов, он оглянулся. Она шла следом. Это как же так? Да-да, шла следом. Шла, и любила его, и проливала горькие слёзы, и не могла забыть, до чего прекрасно он играл на гармошке и до чего он красив со своими золотыми зубами. Но он ни капельки не жалел её, он знай себе шагал дальше. Трое суток она следовала за ним, потом повернула назад — дальше идти она не посмела, потому что здесь начинались владения генерального президента.
Август надолго задержался в тех краях; везде, в самых знатных семьях его принимали как нельзя лучше, а народ падал перед ним ниц, потому что он был белый и с золотыми зубами. Ему хорошо там жилось, он женился на президентской дочери и жил во дворце, перед входом в который стояла стража, и у него в личном распоряжении были целых четыре врача, на случай, если он, к примеру, заболеет, ну и ещё много всякого: пароход для увеселительных прогулок по озеру, плантации, множество рабов и слоны, целых семь слонов для верховой езды, чтобы каждый день недели ездить на новом.
Август прервал своё повествование и покачал головой. Вся глупость была в том, что сам он действовал опрометчиво и не увидел даму, пока не женился, впрочем, у кого могли бы возникнуть подозрения в адрес такой высокопоставленной персоны? А теперь пусть Эдеварт слушает внимательно.
Была ли она хороша собой, как она выглядела? Грех так говорить, но изображение Девы Марии было ничто по сравнению с ней, не то Август ни в жисть бы на ней не женился. Но что толку в этой красоте, когда она даже и слышать про него не желала! Понять и объяснить это было невозможно, но она спокойно разгуливала и была очень красива, но не желала его ни днём, ни ночью. Ну, конечно, они могли порой обменяться поцелуем, но и тогда в ней не было никакой страсти. Что ему оставалось делать с такой женой? Она носила имя, которое невозможно выговорить по-норвежски, у них там не такие буквы, как у нас, и были они такие тонкие, что всякий раз, когда Август подзывал её, буквы пропадали, и ей приходилось брать для своего имени новые. Но когда женщина становится такой изысканной и тонкой, какая из неё жена для человека, который хотел бы кое-что от неё получить? Август спросил, не больна ли она? О нет, нет! И она показала ему четырёх детишек и сказала, что это её собственные дети, так что по этой части у неё всё было в порядке. Ну и пусть тогда катится! Август позвал её к себе и хотел получить от неё что-то силой. Он в жизни не забудет этот случай, пусть теперь и Эдеварт о нём узнает: она была гермафродитом!
— Ты это серьёзно? — с трудом выдавил из себя Эдеварт.
У Августа и у самого глаза как-то странно застыли при этом удивительном признании. «Гермафродит!» — повторил он. Впрочем, он должен был всё пережить, всё повидать на этой земле! И это тоже. А дальше история развивалась так, что он, Август, немедля покинул свою жену и свой замок, и сбежал, и промчался, будто за ним гонятся, через всю страну, и снова добрался до моря. Он считает, будто ни один человек не посмеет упрекнуть его в том, что он покинул такую жену, а четверо приблудных детишек, которых она ему показала, наверняка были пустое хвастовство.
Судно его закончило погрузку и должно было отвалить завтра утром. Теперь каждый сопливый юнга знает, как это опасно идти в жару с грузом нефти. Давление приподнимает люки, и через несколько часов судно взлетает на воздух вместе с командой. Но Август был готов на всё, лишь бы не оставаться мужем дочери генерального президента, чёрт её подери! А Эдеварт явно не представляет, каким отвратительным был его брак с этой самой дочерью. На молу стоял человек и раскуривал сигарету, а спичку он бросил в воду. Что после этого произошло? Верно, вода воспламенилась. Вокруг судна загорелась нефть, которая вылилась из корабельных танков. Август понял, что это неминуемая гибель — выходить на таком пожароопасном судне в море, но ему хотелось поскорей уехать отсюда. Вот чертовщина!
В последний вечер он снова сошёл на берег к той девушке с львиной гривой. Ах, какие разные бывают женщины! Здесь и речи не было о том, что чего-то не хватает, но она, прошу прощенья, снова захотела за него замуж. Неужто каждый раз что-то должно вставать ему поперёк дороги? Жениться? С какой стати? Но она была редкостная, несравненная девушка и возложила ему на голову венок из листьев, всячески наряжала его, сама же повязала вокруг бёдер жалкую крохотную юбчонку, а другой одежды на ней вовсе и не было — при такой-то жаре!
Август снова замолкает и покачивает головой: когда он вспоминает про тот вечер, у него до сих пор дух захватывает. Она принесла какое-то вино, которое они выпили вдвоём, вообще-то это было не вино, а молоко кокосового ореха, которое перебродило в скорлупе, но они оба слегка захмелели и потеряли разум и начали петь и обниматься под бамбуковой крышей, и он лёг на неё и уже не выпускал из рук. «Не хочу, — сказала она, — потому что завтра базарный день и там я увижу его». Голос у неё был таким приятным, что его охватило пламя. Тут Эдеварт должен учесть, что он вполне мог её убить, но он пощадил её, он подарил ей жизнь. Впрочем, она, может, вообще не верила, что у Августа честные намерения, но она ударила его коленом, причём ударила изо всех сил. «Ведьма ты! — сказал ей Август. — Как ты можешь так поступать!» Она снова ударила его коленом, причём снова попала в самое чувствительное место. «Ты думаешь, так можно себя вести?» — спросил он. «Я завтра увижу его!» — повторила она. Вот тут-то он её и ударил, именно сейчас ударил кулаком, отчего она сразу присмирела. «Теперь лежи спокойно», — сказал он ей и для верности хотел добавить ещё и даже занёс руку, но потом опустил её, она, может, и без того была при смерти, и, значит, новый удар оказался бы совершенно лишним.
Но где это слыхано, чтоб встречались такие чёртовы бабы?!
Август оставил бамбуковую крышу и покинул эту женщину, он направился к своему кораблю, малость шатаясь и бранясь. А она вдруг неожиданно появилась позади него. «Ты что, хочешь сегодня уйти в море?» — спросила она. Именно этого он и хотел. «Идём», — сказала она и подала ему знак. Они снова вошли под бамбуковую крышу, она отыскала уютное местечко, устланное листьями, и сбросила с бёдер коротенькую юбчонку.
А теперь пусть Эдеварт слушает внимательно: она стала такая ласковая и прямо не знала, чем ему ещё угодить, и продержала его под своей крышей до последней минуты, и, когда ему хотелось ещё раз, она хотела того же. У неё осталось несколько синяков на лице, но это ничего, говорила она, а потом привела в порядок его венок и вплела в него несколько новых листьев, перед тем как ему уйти на корабль.
А венок он спрятал, поначалу ради смеха, а потом уже с превеликой заботой: в нём было много полураскрытых коробочек с семенами на длинных стеблях, и тут у него возникла мысль, что это, может быть, редкие и драгоценные семена, которые мало у кого есть. И он оказался прав!
Август перевёл дух и продолжил:
— Вот эти семена я и посеял на своём участке.
— Так-так, — сказал Эдеварт.
— Что ты всё твердишь: «так-так»! Знай, эти семена могут накормить весь Поллен и всю округу. Что ты на это скажешь?
— А разве это не табак? — спрашивает Эдеварт.