Он спрашивает о Виллаце; замечает Давердану и справляется о поручике.
– Спасибо, здоров.
– Мне надо повидаться с ним, – говорит пастор.– Я слышал, жена его уехала.
Он справляется о Виллаце.
– Слышала, что он учится музыке, – отвечает Давердана.
– Все суета.
– То же, что я говорю все время, – замечает отец, Ларс Мануэльсен.– Я человек несведущий касательно книг и газет, но то, что я знаю о музыке, играх и танцах, игре в карты, – так это все дьявольщина, – прости, Господи, мое прегрешение!
– Сколько времени пробудешь ты в нашем поселке?– спросил Юлий.
– Этого я не знаю; как можно меньше, – ответил пастор.– Епископ обещал меня скоро сменить.
– Почему ты не ищешь прихода?
– Потому что учение истощило меня, и здешний воздух вреден мне. Мне надо жить на юге.
– Воздух? Какая же гадость в здешнем воздухе?
– Ты такой неотесанный, Юлий, – замечает ему брат. Но Юлий вовсе не был таким: ему только казалось глупостью, что можно считать здешний воздух вредным? И что же приход останется без пастора?
– Такова судьба всех северных приходов; нет пастора, желающего оставаться в Нордланде. Я только из снисхождения согласился.
Простая и ученая глупость встретились, мать даже раздувается от гордости своим знаменитым сыном.
– Да, это великое дело, что ты пожелал снова побывать на родине.
Но Юлий не сдавался.
– Так здесь, в Нордланде, мы и совсем можем оставаться без пасторов?
– Болтаешь пустяки, – заметил ему отец. Пастор кашляет и отвечает:
– Мой епископ предполагает, что здешнему народонаселению не надо такого ученого пастора. Снизойди ты до этого, Юлий.
Юлий, конечно, не снизошел бы до этого, тем более, что не готовился к такому призванию. Впрочем, его уважение к последнему совершенно исчезло; казалось все равно, будто на Ларсе надета овчина.
– Что? Ты болен? – спросил он, будто слыша первый раз об этом.
– Да, я слишком много занимался. У меня в груди неладно.
Но Юлий, вспомнив львиный рев с кафедры, снова спрашивает с изумлением:
– В груди?
– Да, и глаза болят. Зрение ослабело.
– Оставь Ларса в покое, – говорит отец.
– Что же с твоими глазами?– снова спрашивает Юлий.
– Пришлось носить выпуклые очки. Разве ты не заметил, Юлий?
Этого Юлий и теперь не замечает. Пастор положил руку на книги и сказал:
– Этими книжками вряд ли кто много занимается дома?
– Да, правда, мало читают слово Божие, – ответила мать.
– В таком случае, вы мне, может быть, позволите взять их с собой?
– На что они тебе? – спросил Юлий.
У отца такое выражение, будто он не имеет желания расставаться с книгами, но он говорит:
– Возьми, если хочешь.
– Так ты совсем ослепнешь, – пророчествует Юлий.
– Ну, может быть, с Божьей помощью и не ослепну, – отвечает пастор.– Мой доктор говорит, что мне в последнее время лучше.
– Я знаю об одной книге, – говорит Юлий.– У Гана Оле Иоганна есть старинная книга, написанная Эспером Брокманом.
– Можешь ты достать мне эту книгу? – спрашивает брат.
– Думаю, что достану, – отвечает Юлий, уходя.
Пастор начинает говорить о господине Хольменгро, какая это суетная душа, только и думающая о равных предприятиях. Правда ли, что он начал пить?
– Хольменгро?
Пастор утвердительно кивает.
– Так мне говорили.
Мать снова покачала головой.
Боже, и чего только не знает ее сын!
– И с ним я как-нибудь хочу повидаться, – сказал пастор.– Дети, вероятно, опять все позабыли и стали настоящими язычниками после моего отъезда?
– Да, Феликс ничему не желает учиться. Давердана слышала, что отец хочет отослать его обратно в Мексику.
Брат прислушивается.
– В Мексику? И Марианну также?
– Нет, одного Феликса. Марианна скоро уедет в Христианию.
– В Христианию? Вот как!
Разговор заходит о Пере-лавочнике. Пастор обо всем кое-что знал. Церковный прислужник любезно посвятил его во все дела. Пер-лавочник все толстел да толстел; но уж как-нибудь его притянут к суду за ловкость пальцев при весе и мере.
– Ну, а телеграфист не ходит по ночам на охоту за девушками? А заведующий пристанью? Выйдет у него что-нибудь с иомфру Сальвезен?
Давердана сидела как на угольях: теперь пойдут расспросы о помощнике заведующего, ее женихе. Теперь им с ним и видеться не придется!
Юлий скоро вернулся; он бегал к Оле Иоганну и положил на стол необыкновенно толстую и растрепанную книгу. Кто его знает, – может быть он и стащил ее?
– Вот и книга, – сказал он.
– Могу ее взять? – спросил пастор.
– Да, можешь.
И мать покачала головой: «И книг же у Ларса! А ученость-то какая!»
Пастор сложил в кучку три книги и похлопал по ним. На что они ему?
А он, Л. Лассен, заводит библиотеку. Он отыскивает книги в избах рабочих. Вот еще три новых тома. И этот Эспер Брохман будет иметь великолепный вид на полке.
Юлий сказал:
– Он, Оле Иоганн, просил тебя зайти устроить собеседование в его доме до отъезда.
– Устроить беседу у Оле Иоганна? У него ведь нет порядочной избы.
– Мы могли бы и там выставить окна. Пауза.
Мать начинает говорить:
– Неужели ты настолько прост, чтобы устроить собеседование у Оле Иоганна? Неужели ты станешь напрягать себя еще!
– Нет, – отвечает пастор.– Да и действительно он не казался способным на собеседование в этот день.
– Горло… хм! – Пастор закрывает рот рукой и сильно кашляет, задыхаясь.
– Нет, нет, ни в коем случае, – повторяет также отец, Ларс Мануэльсен.– Довольно с Оле Иоганна и того, что он слышал сегодня!
Но Юлий настоящий чертенок.
– А что до того, что ты охрип, так пусть мать снимет с тебя болезнь серебряной ложкой. Она так мне помогла.
– Ах, какой ты невежда, Юлий, – говорит пастор брату.
Он надел сюртук на богатырское тело, галоши на ноги и вышел. Он, вероятно, хотел пройтись на обратной дороге к пастырскому дому по старым местам. Давердана и сестра крались по кустам, подсматривая за ним.