Я? — опять кричит Теодор. А вы меня видели?
Молчи! Он настаивает, ему нужны часы, я уже сам не свой и говорю ему: если ты пришёл за моими деньгами, то они лежат в сундучке. Нет, под подушкой! — говорит тот, из коридора. Разве вас было не двое?
Я приходил, чтобы отдать вам деньги... — начинает Теодор.
Да, и видел, что я спрятал бумажник под подушку. Молчи уж!
Нет, я приходил задолго до кузнеца и ушёл, как только отдал вам деньги. Может, скажете, что я не всё вам отдал?
Он хочет купить часы, мне страшно за свою жизнь, я молю его и хлопаю рукой по одеялу. В сундучке, говорю я, в сундучке на полу! Он может сказать: давай сюда ключи! Но я всё-таки рискую и говорю: посмотри в сундучке! Нет, под подушкой! — опять говорит этот из коридора. Ужасная минута, это конец, они убийцы. Тут, верно, ему что-то послышалось, он прислушивается. Давай скорей! — кричат ему из коридора, и он бросается к двери. Да-да, и ты был с ним, это точно!
Теодор: Гнусная ложь! Я вас спрашиваю, вы меня видели? Я пришёл и отдал вам деньги за проданные часы, может, скажете, что я вас обманул? Что вы получили мало денег?
Деньги... Деньги... — пробормотал Папст. Ты был с ним!
Как я мог быть с ним, если кузнец пришёл гораздо позже меня?
Эдеварт: А как ты узнал, что кузнец пришёл гораздо позже тебя?
И в самом деле, засмеялся Папст. Как ты это узнал?
Как узнал?.. Теодора вдруг осенило, и он быстро сказал: А я встретил кузнеца на улице после того, как отдал вам деньги. Может быть, потом он и пошёл к вам. Откуда мне знать?
А почему ты сейчас оказался здесь? Ты снова ходил к Папсту?
Нет, я просто бродил тут поблизости.
Я оделся и вышел на улицу, а он стоит здесь, сказал Папст. Ясно, что он был с кузнецом и вернулся посмотреть что и как. Помоги мне, Эдеварт!
Но Эдеварт ничем не мог помочь ему. Ничего же не произошло, деньги у Папста не украли, он только перепугался, но история не вызывала сомнений: кузнец-то сбежал, Эдеварт видел это сам, он догнал его и даже подрался с ним. Ведь, коли на то пошло, кузнец убежал с места преступления, потому что не был настоящим вором, может, впервые и решился-то на такое, настоящих воров на ярмарке в Стокмаркнесе не было, так, лишь мелкие воришки. Вот Август мог бы порассказать о настоящих ворах и грабителях; когда он узнает про кузнеца, он только посмеётся.
Однако из-за человека, прятавшегося в коридоре, к этой истории следовало отнестись со всей серьёзностью, судя по его поведению, он был сообщником. Полиция, та, естественно, прижала бы этого человека, но какая в Стокмаркнесе полиция? В этом мирном городишке каждый сам себе был полицией, да и вообще на всех ярмарках в других местах до сих пор всё обходилось благополучно. Неужели в коридоре стоял Теодор? Теодор тоже не был настоящим вором, но он был ловкий жулик, и вполне возможно, что это он прятался в коридоре, пока другой совершал преступление. Эдеварт не поверил Теодору. Но с другой стороны, неужели Теодор мог ввязаться в столь глупое дело? Ладно, всё же ничего не случилось, никого не ограбили и не убили, вот только несчастный Папст перепугался до смерти.
Пока Эдеварт размышляет над этим, Теодор заискивающе спрашивает у него: Что это с тобой, ты ушибся?
Эдеварт: Ты здесь недавно с кем-то разговаривал?
Да, с Хенриком Стеном.
Так, может, это он стоял в коридоре?
Теодор, радостно: Вот видишь! Конечно, там был Хенрик Стен! Они с кузнецом друзья! Что вы теперь скажете? — с торжеством спрашивает он у Папста.
Папст, коротко: Об этом не может быть и речи. Я готов поклясться.
Теодор, осмелев, хватает Папста за бороду и грозит подать на него в суд за клевету.
Ты был с кузнецом! — упрямо повторяет Папст.
Плевать я на вас хотел! — кричит Теодор и уходит.
Эдеварт и Папст остались одни. Эдеварту захотелось утешить старика: Они низко обошлись с вами, явиться вот так ночью...
Папст покачал головой: Да-да, это был кузнец, он хотел задушить меня, я пережил страшные минуты...
Я сразу понял, тут что-то не так, и подрался с кузнецом.
Как подрался, здесь? С этим грабителем? Ты видел, какой он чёрный, этот убийца? Ты поколотил его?
Нет, он сшиб меня на землю.
Мы на него заявим ленсману.
Хорошо, что ваш бумажник лежал в сундучке, сказал Эдеварт.
А... да...
С тяжёлым сундучком ему было бы не убежать.
Да-да... Видишь ли, Эдеварт, Папст перешёл на шепот, бумажника в сундучке не было.
Не было?
Нет. Человек в коридоре сказал: под подушкой... Но я обхитрил его: бумажник лежал в ногах, под одеждой. Вот так. Когда он принёс мне деньги за часы, я положил эти несколько далеров в бумажник и сунул его под подушку у него на глазах, у него был вид нечестного человека, а когда он ушёл, я перепрятал бумажник. Понимаешь, я его обхитрил. Старый Папст разбирается в людях. Но это были ужасные минуты, двое убийц!..
Папст немного успокоился, и Эдеварт собрался идти.
Досадно, что он сбил тебя на землю, сказал Папст. Ты ушибся?
Да, но и я тоже не остался в долгу.
Папст, с детским интересом: Правда? И что же ты сделал?
Он ударил меня ключом, а я схватил камень, солгал Эдеварт.
Молодец! Ты просто герой, Эдеварт!
Эдеварту было приятно порадовать старика этой невинной ложью, и он продолжал сочинять: Уж поверьте, ему тоже досталось, я ударил его ногой и сломал ему руку.
Сломал руку! — обрадовался Папст. Его страшную чёрную руку? Он закричал?
Да, слышали бы вы, как он закричал!
Молодец! Я не забуду тебя, Эдеварт, благослови тебя Бог. А как он кричал? Стонал?
Нет, ему было так больно, что он просто выл.
Выл... О спасибо, спасибо, ты отплатил ему за меня. Никто, кроме тебя, не вступился бы за мою жизнь, Эдеварт. Что чужим людям до жизни старого Папста? Ничего. Смотри, Эдеварт, говорит Папст и лезет в один из своих карманов, у меня для тебя кое-что есть, это твои часы, возьми их.
Эдеварт застыл от изумления.
Я нечаянно вернул тебе не твои часы, сразу я этого и не заметил, ты уж извини старика. А вот это твои настоящие часы, я честный человек и должен вернуть их тебе, давай те часы, что я тебе дал...
Эдеварт отправился домой. Он не верил Теодору, нет, не верил. Но он больше не верил и Папсту.
Дверь лавки оказалась открытой, замок был сломан — что случилось? Эдеварт вошёл внутрь и увидел, что в углу, где он обычно спал ночью, кто-то лежит, скорчившись словно младенец в утробе матери, — это был Август. Напился до чертиков, подумал Эдеварт.