Я что-то не думал об этом, буркнул Эдеварт.
И у нас в округе есть люди, которым уже не живётся дома, и они начинают копить деньги на отъезд, откармливают телят и распродают коров, они наслушались россказней Августа и теперь хотят уехать в Америку.
Многие хотят уехать туда, заметил Эдеварт.
Йоаким: Неужели и ты тоже думаешь об отъезде?
Думаю не думаю, но не уехал же.
И слава Богу! Там и поля пшеницы, и большие деньги, говорил Август, но ведь он нам чужой, только заглянул сюда на огонек, Господь положил ему скитаться. Ну разжиреет он от сладкой пищи, а ведь счастливее от этого не станет.
Эдеварт обернулся и взглянул брату в лицо: Тогда я не понимаю, почему тебе хочется иметь пять коров, если отец с матерью довольствовались только двумя.
Ну-у... — протянул Йоаким. Всё ты прекрасно понимаешь. Во-первых, отец и мать — это два человека, а нас, сестёр и братьев, четверо, нам надо больше, чем им двоим. И ещё: мы должны возделывать свою землю, землю Норвегии, тогда нам не придётся покупать так много продовольствия за границей и платить за это налоги и другие поборы. Но и это ещё не всё, самое важное, что тогда мы избежим участи, выпавшей в детстве на долю Августа: нас не вырвут с корнем из нашей скудной почвы и не пересадят в другую, более тучную, откуда мы будем стремиться обратно. Я читал, что тут дело не в тучной почве, не всегда в ней, а вернее — никогда.
Ты много читаешь, заметил Эдеварт. И что тебе это дало?
Многое. Я вот вычитал и теперь удобряю землю водорослями. Тучная почва?.. Не знаю, видел ли ты пять молоденьких осинок, что растут возле брода? Наверное, нет, ты перестал ходить на поле. Так вот, там растут пять осинок. Четыре пышные, с густой листвой, а пятая и ростом пониже, и листвой победнее. Я пожалел её и захотел помочь, и вот однажды в воскресенье я принёс туда ведро навоза, осторожно поднял дерн, разложил удобрение вокруг корней, потом полил и положил дёрн на место. Это было осенью в прошлом году. И вот нынче летом, так уж случилось, на этой осинке завелась парша, весь ствол покрылся каким-то белым налётом, и листья стали ещё хуже, чем были в прошлом году. Понимаешь, она столкнулась с чем-то чужим, и ей это не понравилось.
Но ведь что-то ей и раньше не нравилось?
Нет, раньше всё было хорошо, просто она не вышла ростом. Не всем же быть высокими.
Время шло, начался сенокос, Эдеварт работал по очереди то с Йоакимом, то с Ездрой, помощь требовалась обоим. Он не жалел себя и считался хорошим работником, казалось, ему хочется пустить в Поллене корни, он больше не был богатым и важным шкипером или купцом, он стал, как все, и, видимо, был этим доволен. В лавке он больше не появлялся, но охотно бродил по полям; запомнив, должно быть, слова младшего брата, он сходил к броду посмотреть на те осинки.
Так шла жизнь в Поллене, спокойная, будничная жизнь, так шла жизнь и во всей округе. Никто не ставил себя выше других, самой значительной личностью оставался всё-таки Каролус, который жил бобылем и изрядно растолстел; что ни говори, а у него была большая усадьба и никаких долгов. Будь в Поллене свой доктор, он бы, конечно, считался выше Каролуса, ведь доктору приходится учиться семь лет, прежде чем он овладеет своей премудростью, чего не требуется ни от почтмейстера, ни от органиста. Но в Поллене не было своего доктора, сюда приезжал доктор из соседнего прихода. Всё шло, как по накатанному, своим чередом: Верхний Поллен покупал телят у Нижнего, звонарь Юнсен каждое воскресенье по пути на церковную службу курил свою носогрейку, и сам пастор стремился получить приход на юге... да-да, на юге. Почему бы всему не идти своим чередом?
В августе рыба на площадках в Поллене уже высохла, уфутенец расплатился, и в обороте снова появились шиллинги. Правда, старому шкиперу из Уфутена в тот год пришлось купить рыбы поменьше, чем обычно, чтобы у него остались деньги для расчёта с людьми, которые должны были сушить рыбу на скалах. К сожалению.
А вот Теодор и Рагна по-прежнему оставались лёгкомысленными и беспечными. Теодор косил сено у старосты Каролуса и кое-что делал по мелочам, он был не такой уж плохой работник, и, если б Каролус от него отказался, кто-нибудь другой непременно нанял бы его. Теодор не унывал. К тому же он ловко подстригал людей, и по воскресеньям после церковной службы его приглашали к себе все жители селения, благодаря чему он выпивал не одну чашку кофе, кое-что из еды ему тоже перепадало. Когда зеленовато-бледный, полуголодный Теодор вышагивал с важным видом в своих высоких сапогах и при карманных часах, которые не ходили, он воистину являл собой смешение нищеты и блеска.
Должно быть, Рагна, маленькая Рагна, видела убожество своего мужа, ведь он не скрывал его, однако это никогда не приводило к ссорам между супругами и не вызывало в ней гнева; Рагна была вполне довольна своей жизнью, ведь она получила от Эдеварта ткань на новое платье и сама сшила его, так что теперь ей было не стыдно показаться в церкви, а это было уже немало, вообще же она через год рожала по ребёнку и после родов снова расцветала и становилась прежней Рагной. Если бы муж рассказал ей о своих похождениях на ярмарке, Рагна рассердилась бы и сказала: Глупец, ты, можно сказать, держал в руках бумажник, полный денег, а вернулся домой с пустыми руками! И Теодор ответил бы ей: Да-да, всем нам не мешало бы делать лучше то, что мы делаем!..
И тут происходит сразу несколько неожиданных событий.
Йоаким сидит в воскресенье после обеда и читает свою газету, которую получил, когда был в церкви. Папст умер, говорит он. Папст умер? — переспрашивает Эдеварт. Прочти, что там пишут?
О смерти Папста было напечатано довольно большое сообщение, почти некролог. Старого торговца часами хорошо знали на всём побережье, у него не было врагов. Он плутовал, это верно, ходило много забавных историй о том, как старый Папст обхитрил одного хлыща, который пришёл к нему, назвал Моисеем и пожелал научиться разбираться в часах; кроме того, Папст продал множество никуда не годных часов, которые, походив день-другой, останавливались навсегда. Но Папст был не так прост, чтобы только жульничать и обманывать. В Кармсунне он, например, отдал задаром очень дорогие серебряные часы парню, которого вряд ли видел до тех пор, и, когда этот поступок вызвал изумление, Папст объяснил, что тот парень — хороший человек и у него доброе сердце. Да и на севере страны люди тоже могли бы порассказать похожие истории. Как это объяснить? Папст часто обманывал своих покупателей, но иногда неожиданно делал широкий жест. Растроганный добрым лицом покупателя, Папст мог забыть о собственной выгоде, особенно если покупатель был молод; Папст знал, как важно для молодого человека, чтобы его жилетка была украшена цепочкой от часов, и нередко отдавал часы в долг какому-нибудь мечтающему о них парню. Отныне этого почтенного патриарха уже не встретишь на ярмарках, он умер в Тронхейме в середине месяца. Полагают, что Папст оставил немалое состояние, и один известный адвокат был призван к его смертному одру...
Дня через два Поулине вошла в гостиную. Я случайно заглянула в почтовый ящик и нашла в нём письмо. Это тебе, сказала она и протянула Йоакиму конверт.