Дни шли, промысел был не слишком удачен, да и погода всё время менялась. У Эдеварта всё было готово: место для разделки рыбы, бочки для рыбьего жира, соль, один из его людей, раздельщик, каждый день проверял свои ножи. Но рыбы по-прежнему почти не было. Эдеварт скупал всю, какую мог, но она едва покрывала дно трюма.
Однажды к Эдеварту пришёл шкипер Нурем и сказал, что получено сообщение с запада — там рыбы не больше, чем здесь, но зато нет и закупщиков, и он считает, что одному из них стоит попытать счастья на западе, по его мнению, лучше пойти галеасу. Шкипер оставил Эдеварту денег, он был по-отечески добр и заботлив. Между прочим, он хотел бы кое-что сказать Эдеварту... сказать своему молодому другу... надо кое о чём договориться, так, пустяки, ничего важного, но... Он давно работает на Кноффа, уже двенадцать лет покупает для него рыбу, и всегда всё обходилось, вот и нынче им следует показать, что они не глупее других шкиперов и не упустят своей выгоды — одно судно даёт на шиллинг больше, другое — на шиллинг меньше, судовладельцу не под силу уследить за ценами, они меняются день ото дня, а у Кноффа и своих дел хватает...
Словом, шкипер Нурем хотел узнать у Эдеварта, не договорятся ли они, чтобы самую малость обмануть Кноффа на закупке рыбы, что думает на сей счёт его молодой друг?
Поначалу Эдеварт не знал, что и сказать.
Вся хитрость в том, что если им удастся купить рыбу на два шиллинга подешевле, то эти два шиллинга они положат себе в карман, понятно?
Понятно, сказал Эдеварт. Но разве рыба может вдруг оказаться на два шиллинга дешевле? Да никогда. На каждый день своя цена.
Верно. Нурем был поражён такой неопытностью. Но ведь мы сами и назначаем цену на каждый день, что нам стоит поднять её на два шиллинга, чтобы и нам тоже кое-что перепало?
Ах вон оно что! Эдеварт вспомнил, как Август, его товарищ, говорил, что при закупке рыбы можно позаботиться и о себе; выходит, этот способ давно известен, и Август знал о нём, а уж Август дока в таких делах.
Вот и договорились, продолжал Нурем. Кнофф не станет узнавать у других закупщиков, сколько они отдали за рыбу в такой-то или такой-то день, а коли и спросит, то наверняка получит от других шкиперов тот же самый ответ, потому что все шкиперы поступают так же, они-то меня этому и научили.
Ну, коли все так делают!.. Эдеварт сдался.
Всё будет хорошо, считал Нурем, этот пожилой, всеми уважаемый шкипер и состоятельный землевладелец. Нужно только договориться между собой и писать одну и ту же цену. А то, что их суда теперь разделятся и галеас пойдёт на запад, им только на руку, лишь бы цены на рыбу не слишком отличались одна от другой.
Перед уходом шкипер Нурем пожал руку своему дорогому молодому другу, и Эдеварт принял это как своего рода клятву в верности. А что ему ещё оставалось? Если он сообщит об этом плане хозяину, ему наверняка не поверят — Нурем уже давно работает на Кноффа, и с чего это Эдеварту быть лучше всех остальных, с чего он станет мешать самому себе? Ясное дело, Нурем хитрец, дружбу и гостеприимство, оказанное им Эдеварту, он использовал для того, чтобы втянуть его в свои махинации.
Таковы люди.
Наконец рыба пошла всерьёз и шла некоторое время; Эдеварт всё покупал и покупал, и благословенные шиллинги уютно чувствовали себя в потайном ящике стола, аккурат до середины марта, когда разразился шторм и остановил промысел. Штормовое предупреждение оставалось поднятым три дня.
Люди долго потом вспоминали тот шторм, погода на равноденствие словно сошла с ума, ветер сотрясал землю и перепугал людей. Началось с небывалого в тех местах затишья: всё словно вымерло, даже морские птицы молчали, мир походил на спеленатого ребёнка. Эта тягостная неподвижность была хуже всего, она не позволяла думать Ии о чём другом, людей давило это бессмысленное ожидание. На двенадцать часов миропорядок по какой-то причине нарушился, и одного этого сбоя было бы достаточно, чтобы души не выстояли, — но вот вздрогнул стебелек на дерновой крыше рыбацкой избушки, вздохнул ветер, тишина даёт течь, море опять оживает, вдали что-то возникает... что-то приближается, как шлейф, как шумный поток, приближается, приближается, вступает одна труба, её голос пробуждает другие трубы, звучат трубы, тромбоны и органы, они ревут, воют и неистовствуют. За два часа море превращается в белый ад.
Люди не пострадали, у них было двенадцать часов, чтобы спасти снасти и укрепить тросами крыши домов и рыбацких избушек. Третий день оказался самым тяжёлым, грохот моря не умолкал ни на минуту, месяц, бегущий среди туч, напоминал раскосый глаз. Наконец штормовое предупреждение сняли.
Только через неделю промысел начал налаживаться, отчасти в том была вина и самих рыбаков. Они пошли за рыбой на свои старые места, но там рыбы не было, прошли дальше в море — нет, пусто. Рыбаки снова стали искать её ближе к берегу, тут и нашли, она шла в море, оказалось, рыба пережидала шторм у берега. И снова недели две рыбаки брали большие уловы, Эдеварт покупал и покупал, шиллинги превращались в крупные купюры, которые ложились в бумажник.
На Пасху Каролус со всей артелью отправился домой, он хотел проведать жену, вдруг ей полегчало. Йоаким воспользовался случаем, чтобы переправить домой через Вест-фьорд свой невод. Эдеварт послал с ним отцу два далера из накопленных им денег. Ах этот отец, никогда-то он ничего не просил, лишь всякий раз, получая небольшую помощь, изумлённо качал головой!
Но Пасха прошла, а Каролус с артелью так и не вернулись. После праздников промысел возобновился, и Эдеварт опять стал скупать рыбу, однако и на седьмой день Пасхи Каролуса всё ещё не было в Скорвене. Что там дома стряслось? Эдеварт послал телеграмму, но ответ пришёл только на десятый день Пасхи; Йоаким телеграфировал, что загородил неводом залив Хоммельвикен, недалеко от Поллена, сельдь замечательная, и заперто её в заливе видимо-невидимо, несколько перекупщиков уже есть, соль и бочки тоже, этой зимой артель в Скорвен больше не вернётся. Низкий поклон...
Об этом случае писали и говорили — дар Провидения, послание Небес, сказочная удача.
Чёртов Йоаким, глаз у него оказался зорче, чем у других, к тому же никто, кроме него, не промышлял там сельдь; когда они, возвращаясь из Скорвена домой, шли мимо Хоммельвикена, Йоаким приметил птиц и фонтаны двух китов, направлявшихся к берегу. В минувшем году ему довелось быть на лове сельди, он узнал приметы и крикнул Каролусу, чтобы тот остановился. Поначалу Каролус воспротивился, он спешил домой к Ане Марии, но киты и птицы, они хоть какого нурланнца насторожат. И Каролус уступил. Они посовещались, действовать следовало незамедлительно. Как им удалось раздобыть в Нижнем Поллене четырёхвесельную шлюпку, как удалось набросить один конец невода на береговую скалу и изготовиться вовремя принять косяк — они и сами потом удивлялись. Киты и птицы шли за сельдью в глубь залива — только бы косяк не повернул назад! Йоаким, хозяин невода и глава артели, ждал решающего момента: он должен был рассечь косяк на две части и протянуть невод с берега на берег. Птицы были уже у них над головой, со всех сторон их окружала сельдь. Гребите! — крикнул Йоаким, и рыбаки налегли на вёсла. Они гребли среди сельди, которая шла в залив. Каролус счёл, что они отсекли слишком малую часть косяка, но Йоаким показал вперёд. Давай к берегу, прямо вперёд! — крикнул он. А то мы запрём и китов! Это было чудо, постепенно рассечённый неводом косяк разделился, и киты стали преследовать ту часть, которая снова повернула в море. Когда невод достиг другого берега залива, в запасе осталось ещё не меньше дюжины футов.