Мы отошли с Нильсом подальше, и он сказал мне:
– Что-то с ней неладно, с нашей фру, в ней нет гар монии, совсем нет. Как, по-твоему, куда она поехала? Я лично не знаю. Сдается мне, что она и сама этого не зна ет. Когда мы остановились отдохнуть, фру и говорит мне: «Ах, Нильс, у меня так много дел, мне надо поспеть в двадцать мест, и дома быть тоже надо». – «Не стоит так утруждать себя, фру, – сказал я ей, – и не стоит тревожиться». Но ты же знаешь, какая она стала. Она не тер пит, когда ей что-нибудь советуют. Она взглянула на часы и велела ехать дальше.
– Это было по дороге на станцию?
– Нет, уже на обратном пути. Она очень волнова лась,
– Уж не получила ли она письмо от капитана?
Нильс только головой покачал.
– Нет. Впрочем, кто знает. Кстати, какой у нас завтра день-то? Воскресенье?
– Воскресенье, а что?
– Ничего, я просто так. Я собирался в воскресенье отыскать поудобней дорогу к дровосеке. Я давно уж соби раюсь. Когда снег выпадет, небось трудней будет.
Вечно у него в голове хозяйственные заботы. Для не го это дело чести, вдобавок он хочет отблагодарить капи тана, ибо тот прибавил ему жалованья за хороший урожай. Итак, нынче воскресенье.
Я иду на холмы посмотреть запруду и канаву. Нам бы еще несколько погожих дней, и водопровод будет закон чен. Меня очень это занимает, и я с нетерпением жду, ког да минует воскресенье и можно будет приналечь на рабо ту. Капитан не вмешивался ни единым словом в строи тельство водопровода, он целиком положился на меня, вот почему мне далеко не безразлично, когда ударят морозы.
Вернувшись, я вижу, что ландо стоит посреди двора, а лошади выпряжены. По времени фру уже вполне могла вернуться, но почему ж тогда Гринхусен остановил лан до у парадного крыльца? – подумал я и прошел в люд скую.
Девушки выбегают мне навстречу: фру не вылезает из ландо, она снова воротилась с дороги, они успели доехать до самой станции, но фру приказала доставить ее обрат но. Поди пойми ее.
– Может быть, она чем-то взволнована? – спраши ваю я. – А где Нильс?
– В лес ушел. Сказал, что надолго. Кроме нас, никого из прислуги нет, а мы уже говорили с фру. Нам боль ше неудобно.
– А Гринхусен где?
– Пошел перепрягать лошадей. А фру не желает выходить из ландо. Попробуй ты уговорить ее.
– Невелика беда, если фру прокатится до станции еще несколько раз. Не беспокойтесь.
Я подошел к фру. Сердце мое сильно стучало. Как она нервничала, каким безотрадным казалось ей, должно быть, все вокруг. Я приоткрыл дверцу, поклонился и спросил:
– Может быть, фру прикажет мне доставить ее на станцию?
Она спокойно оглядела меня и ответила:
– Это зачем же?
– Гринхусен, верно, устал, вот я и подумал…
– Он сказал, что отвезет меня. Ничего он не устал. И пусть поторапливается, где он там?
– Я его не вижу, – ответил я.
– Закрой дверцу и поторопи его, – приказала фру, оправляя на себе дорожное платье.
Я пошел на конюшню. Гринхусен запрягал свежих лошадей.
– Ты что это, – спросил я, – опять едешь?
– Я-то? А разве не велено? – И Гринхусен помедлил.
– Чудно как-то получается. Вы куда сейчас поедете, она тебе говорила?
– Нет. Она прямо среди ночи хотела вернуться домой, но я ей сказал, что это нам всем не под силу. Ну, она и заночевала в гостинице. Но утром приказала ехать домой. А теперь хочет снова на станцию. Я и сам ничего не понимаю.
И Гринхусен снова принялся запрягать.
– Фру велела мне поторопить тебя.
– Я сейчас. Мне только с упряжью разобраться.
– Ты, наверное, устал, тебе, пожалуй, трудно ехать второй раз?
– Ничего, как-нибудь справлюсь. Она знаешь как здорово дает на чай!
– Да ну?
– Вот ей-богу. Благородная дама, сразу видно.
Тогда я говорю:
– Не надо тебе ездить во второй раз.
Гринхусен поворачивается ко мне.
– Ты так думаешь? Может, и впрямь не надо.
Но тут раздается голос фру, которая тем временем подошла к дверям конюшни.
– Ты долго будешь копаться? До каких пор мне ждать?
– Сей момент! – отвечает Гринхусен и начинает суетиться. – Только постромку подправлю.
Фру вернулась к ландо. Она почти бежала, тяжелая меховая доха затрудняла ее движения, она размахивала руками, чтобы не оступиться. До чего же печальное зрелище – словно курица мечется по двору и бьет крыльями.
Я снова подошел к фру, я держался учтиво, даже сми ренно, я снял шапку и попросил ее не ездить второй раз.
– Не тебе меня везти, – отрезала фру.
– Но, может быть, фру и сама никуда не поедет?
Тут она рассердилась, смерила меня взглядом и сказала:
– Ну уж извини, это не твое дело. Только потому, что тебя когда-то из-за меня рассчитали, ты…
– Нет, нет, вовсе не потому! – в отчаянии восклик нул я и ничего не мог прибавить. Если она так меня поняла, значит, она меня ни в грош не ставит.
Лишь на мгновение вспыхнула во мне искра бешен ства, я готов был ворваться в ландо и силой вытащить оттуда эту глупую, бестолковую курицу! Должно быть, руки у меня непроизвольно дернулись – она отшатну лась с боязливым видом.
Но так было только одно мгновение, потом я снова обмяк, и поглупел, и предпринял еще одну попытку:
– Очень нам тревожно, когда вы уедете, нам всем. Мы бы и здесь могли чем-нибудь вас развлечь, я бы почитал вслух, а Ларс славно поет. Я и рассказать бы мог что-нибудь. Какую-нибудь историю. Вон идет Грин хусен, прикажите отослать его назад.
Она как будто смягчилась и призадумалась. Потом сказала:
– Ты просто ничего не понимаешь. Я езжу встречать капитана. Позавчера он не приехал. Вчера он не приехал, но ведь рано или поздно он должен приехать. Я хочу встретить его.
– А-а!
– Ну ступай. Гринхусен здесь?
Я так и онемел. Конечно же, она права, и объяснение ее звучит вполне убедительно, а я снова выставил себя дураком.
– Да, Гринхусен здесь, – ответил я. И я надел шапку, и я сам помог Гринхусену запрячь лошадей. Я был так смущен и ошарашен, что даже забыл попросить прощенья, а просто бегал вокруг лошадей и проверял, в порядке ли упряжь.
– Значит, ты повезешь меня? – обратилась фру к Гринхусену.
– Я, я! А то кто же, – ответил он.