– То есть как это «не дождался»? – спросил он Уолтера.
– Сто чертей, – сказал дядюшка Билли. – Да он никогда не вылазит из этого проклятого кабака, с самого открытия и до тех пор, покуда не погасят свет.
– Знаю, – сказал мистер Хэмптон. Он все еще глядел на Гровера Кливленда своими бесцветными колючими немигающими глазками. – Я слишком долго был здесь шерифом и начальником полиции. – И он сказал Гроверу Кливленду: – Где вы были вчера вечером, когда в вас была нужда? – Но Гровер Кливленд все еще пробовал вывернуться: надо отдать ему должное, хоть он и сам не верил в успех.
– А, вы об этих двоих, что были в аптеке дядюшки Билли вчера в половине одиннадцатого. Конечно, я их видел. Только я, понятное дело, само собой, подумал, что это дядюшка Билли и Ските. И тогда…
– Что тогда?… – сказал мистер Хэмптон.
– Я… пошел в участок… и сел читать вечернюю газету, – сказал Гровер Кливленд. – Там я и был: сидел там, в полиции, и читал вечернюю мемфисскую газету…
– Когда Уит Раунсвелл увидел здесь этих двоих, он пошел за вами в полицию, – сказал мистер Хэмптон. – Он вас целый час дожидался. А здесь тем временем погас свет, но он не видел, чтоб кто-нибудь выходил через переднюю дверь. А вас все не было. И Уолтер вот говорит, что вас и в «Голубом гусе» не было. Где вы были вчера вечером, Гровер?
И теперь уж ему податься было некуда. Он стоял молча, и пиджак у него топорщился над рукояткой револьвера, а из кармана вылезала дубинка, словно рубашка из штанов у мальчика. Да, в том-то и дело: Гровер Кливленд был слишком стар, чтоб походить на мальчика. И дядюшка Билли, и мистер Хэмптон, и все остальные глядели на него, а потом вдруг нам стало стыдно глядеть на него, стыдно узнать то, что нам предстояло узнать. Только мистеру Хэмптону стыдно не было. Может, оттого, что он так долго был шерифом, он таким стал, понял, что не Гровера Кливленда надо стыдиться, а всех нас.
– Доктор Пибоди возвращался раз от больного около часу ночи и видел, как вы в этом переулке выходили из боковой двери того заведения, которое Монтгомери Уорд Сноупс называет своей студией. А в другой раз я сам возвращался домой около полуночи и видел, как вы туда входили. Что там такое, Гровер?
Гровер Кливленд теперь даже не шевелился. Он сказал почти шепотом:
– Там клуб.
Теперь уже мистер Хэмптон и дядя Гэвин переглянулись.
– Чего вы на меня-то глядите, – сказал дядя Гэвин. – Вы – представитель закона.
Это было просто смешно: ни тот, ни другой не обращали никакого внимания на мистера Коннорса, который был начальником полиции и должен бы давно заняться этим делом. Может быть, по этой самой причине они на него и не смотрели.
– Вы – прокурор округа, – сказал мистер Хэмптон. – Вы должны сказать, что полагается делать по закону, а уж тогда я буду его выполнять.
– Так чего же мы ждем? – сказал дядя Гэвин.
– Может, Гровер надумает сказать нам, что там такое, чтоб не терять время зря, – сказал мистер Хэмптон.
– Нет, черт возьми, – сказал дядя Гэвин. – Оставьте-ка его покуда в покое. – И он сказал Гроверу Кливленду: – Ступайте в полицию, мы вас вызовем.
– Можете дочитать мемфисскую газету, – сказал мистер Хэмптон. – И вы нам тоже больше не нужны, – сказал он мистеру Коннорсу.
– Какого дьявола, шериф, – сказал мистер Коннорс. – В вашем веденье только округ. А то, что происходит в Джефферсоне, в моем веденье. Я имею такое же право… – Тут он остановился, но было уже поздно. Мистер Хэмптон поглядел на него своими колючими бесцветными глазками, которым, казалось, и моргать-то незачем.
– Продолжайте, – сказал мистер Хэмптон. – Вы имеете такое же право видеть, что Монтгомери Уорд Сноупс там прячет, как и я и Гэвин. Почему же вы в таком случае не уговорили Гровера сводить вас в этот клуб? – Но мистер Коннорс только моргал. – Пошли, – сказал мистер Хэмптон дяде Гэвину, поворачиваясь.
И дядя Гэвин пошел за ним.
– Это значит – и ты тоже ступай, – сказал он мне.
– Это значит – и вы все тоже, – сказал мистер Хэмптон. – Оставьте теперь дядюшку Билли в покое. Он должен составить опись украденного для этих инспекторов по наркотикам и для страховой компании.
Мы вышли на улицу и глядели, как мистер Хэмптон и дядя Гэвин шли к студии Монтгомери Уорда.
– Ну что? – сказал я Рэтлифу.
– Не знаю, – сказал он. – Или нет, кажется, знаю. Но придется подождать, пока Хэб и твой дядя это докажут.
– А что, по-вашему, это такое? – спросил я.
Тут он поглядел на меня.
– А вот посмотрим, – сказал он. – Хотя тебе уже десятый год, я думаю, ты еще не настолько взрослый, чтоб отказываться от мороженого, правда? Идем. Не будем беспокоить дядюшку Билли и Скитса. Пойдем в кафе «Дикси». – И мы пошли в кафе «Дикси», взяли два стаканчика мороженого и снова вышли на улицу.
– Ну что? – спросил я.
– Я так думаю, это пачка французских открыток, которые Монтгомери Уорд привез из Парижа с войны. Ты, верно, не понимаешь, что это такое.
– Не понимаю, – сказал я.
– Это картинки, снятые «кодаком», а на них мужчины и женщины занимаются всякими делами. И они совсем раздетые. – Трудно сказать, смотрел он на меня или нет. – Теперь понял?
– Нет, не понял, – сказал я.
– А может, понял? – сказал он.
Вон оно что. Дядя Гэвин потом рассказал, что у Монтгомери Уорда был большой альбом этих открыток и он настолько обучился фотографии, что сделал с них диапозитивы, которые и показывал через волшебный фонарь в задней комнате на простыне. И он рассказал, как Монтгомери Уорд стоял и смеялся над ним и над мистером Хэмптоном. Но обращался он все больше к дяде Гэвину.
– Ну, еще бы, – сказал Монтгомери Уорд. – Я и не ожидал, что у Хэба…
– Называй меня мистер Хэмптон, – сказал мистер Хэмптон.
– …хватит ума…
– Называй меня мистер Хэмптон, мальчишка, – сказал мистер Хэмптон.
– У мистера Хэмптона… – сказал Монтгомери Уорд. -…но вы ведь юрист; уж не думаете ли вы, что я взялся за это дело, не прочитав сперва законы, как по-вашему? Можете конфисковать их все, какие здесь найдете; я уверен, что мистер Хэмптон не допустит, чтобы такое пустячное препятствие, как закон, помешало ему сделать это…
Тут-то мистер Хэмптон и дал ему затрещину.
– Бросьте, Хэб! – сказал дядя Гэвин. – Не валяйте дурака!
– Пускай бьет, – сказал Монтгомери Уорд. – Подать на своих благодетелей в суд легче, чем крутить волшебный фонарь. Да оно и безопасней. Так о чем это я? Ах да. Даже если бы я их рассылал по почте, чего вовсе не было, все равно дело подлежало бы ведению федеральных властей, но я не вижу здесь ни одного федерального шпика. И если вы даже попробуете состряпать обвинение, что я наживал на них деньги, откуда вы возьмете свидетелей? У вас только и есть Гровер Уинбуш, а он не посмеет это подтвердить; и не потому, что потеряет работу, он ее все равно потеряет, а потому, что праведные христиане города Джефферсона не допустят этого, – им никак нельзя, чтоб все узнали, что делает их полиция, когда все думают, будто она работает. Я уж не говорю об остальных моих клиентах, имен называть не буду, но они повсюду есть – в банках, и в лавках, и на хлопкоочистительных машинах, и на бензозаправочных станциях, и на фермах – на целых два округа в обе стороны от Джефферсона; и, ей-богу, мне вот какая пришла мысль: валяйте наложите на меня штраф, увидите, как быстро все будет оплачено… – Он остановился и сказал с каким-то глухим удивлением: – О черт! – И дальше, скороговоркой: – Валяйте посадите меня под замок, дайте мне тысячу конвертов со штампом, и я за три дня добуду больше денег, чем за два года с этим паршивым волшебным фонарем. – Теперь он уже обращался к мистеру Хэмптону: – Может, вам только это и нужно было: не открытки, а список клиентов: подадите в отставку и только и будете знать, что с них деньгу выколачивать. Или нет: лучше вы уж свою шерифскую звезду при себе оставьте, так вам легче будет деньги собирать.