На ней была просторная ночная рубашка из светло-вишневого крепдешина, черневшая на фоне постельного белья. Волосы, теперь уже расчесанные, лежали беспорядочной массой; лицо, шея и выпростанные из-под одеяла руки казались серыми. После того как все ушли, она какое-то время лежала, укрывшись с головой. Ей было слышно, как затворилась дверь,. как они спускались по лестнице, в тусклом коридоре мягкий несмолкающий голос доктора и тяжелое дыхание мисс Ребы стали невнятными, потом затихли. Тогда она соскочила с кровати, подбежала к двери, задвинула засов, побежала назад, укрылась с головой и лежала, пока не стало нечем дышать.
Последний желтоватый свет лежал на потолке и верхней части стен, уже сливаясь с красным из-за частокола высотных зданий Мейн-стрит, чернеющих на фоне закатного неба. Темпл смотрела, как он блекнет, поглощаемый непрерывными колебаниями шторы. Она видела, как остатки света сконденсировались в циферблате и его круг из отверстия в потемках превратился в диск, висящий в пустоте, в первобытном хаосе, а потом - в кристальный шар, вмещающий в своих недвижных, загадочных глубинах упорядоченный хаос непостижимого темного мира, старые раны, бешено кружась, уносились с его изрубцованных боков во мрак, где таились новые бедствия.
Темпл думала о половине одиннадцатого. В это время все девушки одевались к танцам, кроме пользующихся наибольшим успехом и не боящихся опоздать. Воздух бывал насыщен паром после недавнего купания, в лучах света, словно мякина на чердаке амбара, кружилась пудра, они разглядывали друг друга, сравнивали, болтали, было бы хуже или нет, если выйти на публику в таком виде. Многие помалкивали, главным образом коротконогие. Некоторые из них были недурны собой, но все же отмалчивались. Почему - не объясняли. Самая неприглядная из всех заявила, что парни находят всех девушек уродливыми, если они не одеты. Сказала, что Змий несколько дней видел Еву и не обращал на нее внимания, пока Адам не заставил ее надеть фиговый листок. "Откуда ты знаешь?" - спросили ее, и она сказала, что Змий был там раньше Адама, потому что его первого изгнали из рая; он все время был там. Но девушки имели в виду не это и спрашивали: "Откуда ты знаешь?", и Темпл вспомнила, как та попятилась к туалетному столику, а все остальные, причесанные, с пахнущими ароматным мылом плечами, окружили ее кольцом, в воздухе плавала пудра, взгляды их были словно ножи, и казалось, на ее теле видны места, которых взгляды касались, глаза девушки на некрасивом лице были решительны, испуганны и дерзки, все приставали к ней: "Откуда ты знаешь", пока она не сказала, а потом подняла руку и поклялась, что с ней это было. Тут самая юная повернулась и выбежала. Заперлась в уборной, и было слышно, как ее там рвет.
Темпл подумала о половине одиннадцатого утра. Воскресенье, пары неторопливо идут к церкви. Глядя на еле видный застывший жест часов, она вспомнила, что еще воскресенье, то самое воскресенье. Может быть, на часах половина одиннадцатого утра, та самая половина одиннадцатого. Тогда я не здесь, подумала она. Это не я. Я в университете. У меня свидание с... и стала припоминать, с кем же из студентов она должна встретиться. Но вспомнить не смогла. Все свидания она записывала в шпаргалке по латыни, и не приходилось вспоминать, с кем они назначены. Едва она успевала одеться, за ней кто-нибудь заходил. Значит, надо встать и одеться, сказала она, глядя на часы.
Темпл встала и неторопливо прошлась по комнате. Взглянула на циферблат, но, хотя там ей были видны беспорядочно трепещущие, искаженные геометрические миниатюры света и тени, себя она не видела. Из-за ночной рубашки, подумала она, глядя на свои руки, на грудь, проглядывающую из-под слившегося с темнотой одеяния, на белые пальцы ног, попеременно то появляющиеся, то исчезающие на ходу.
В комнате еще сохранялось немного света. Темпл заметила, что слышит тиканье своих часиков; слышит вот уже долгое время. Обнаружила, что дом полон приглушенных звуков, проникающих в комнату невнятно, словно бы издали. Где-то негромко и пронзительно зазвенел звонок; кто-то в шуршащем платье поднимался по лестнице. Ноги прошаркали мимо двери, поднялись на другую лестницу и затихли. Темпл прислушалась к тиканью часиков. Под окном, заскрежетав шестернями, тронулась машина. Снова зазвенел звонок, пронзительный и долгий. Она заметила, что в комнату проникает слабый свет от уличного фонаря. Потом поняла, что уже ночь и тьма снаружи полна городских шумов.
Темпл услышала, как собачки карабкаются по лестнице. Они подбежали к двери и замерли, стало удивительно тихо; так тихо, что она почти видела, как они сидят в темноте, прижавшись к стене, и смотрят на лестницу. Одну из них зовут Мистер какой-то, думала Темпл, ожидая услышать на лестнице шаги мисс Ребы. Но то оказалась не мисс Реба; они приближались слишком легко и размеренно. Дверь отворилась; собачки ворвались двумя бесформенными пятнами, бросились под кровать и, поскуливая, спрятались там,
- Эй, кудлатые! - послышался голос Минни. - Из-за вас я все расплескаю.
Зажегся свет. Минни держала в руках поднос.
- Принесла вам ужин, - сказала она. - А куда делись собачки?
- Под кровать, - ответила Темпл. - Я не хочу. Минни подошла и поставила поднос на кровать, ее милое лицо было понимающим и безмятежным.
- Хотите, я... - сказала она, протягивая руку. Темпл быстро отвернулась. Она слышала, как Минни опустилась на колени и выманивает собачек, а те огрызаются с воющим астматическим рычаньем и щелкают зубами.
- Вылезайте же, ну, - сказала Минни. - Они знают, что выделывает мисс Реба, когда напьется. Эй, мистер Бинфорд!
Темпл приподняла голову.
- Мистер Бинфорд?
- Он с голубой лентой, - ответила Минни. Наклонясь, она замахнулась на собачек. Рыча и щелкая зубами, они в безумном ужасе прижались к стене у изголовья кровати.
- Мистер Бинфорд был мужчиной мисс Ребы, Был хозяином здесь одиннадцать лет, два года назад он помер. На другой день мисс Реба купила этих собачек, назвала одну Мистер Бинфорд, другую - Мисс Реба. Как только она побывает на кладбище, то начинает пить, как сегодня вечером, и тогда им обеим приходится удирать. Мистер Бинфорд уже это понял. Прошлый раз она выбросила его из окна верхнего этажа, потом спустилась, вытащила из шкафа все вещи мистера Бинфорда и пошвыряла на улицу все, кроме того, в чем его похоронили.
- А, - сказала Темпл. - Неудивительно, что они перепугались. Пусть остаются здесь. Они мне не мешают.
- Придется оставить. Мистер Бинфорд теперь ни за что не вылезет оттуда. - Минни поднялась и глянула на Темпл. - Ешьте ужин, - сказала она. - Я вам потихоньку прихватила и джина.
- Не хочу, - сказала Темпл, отворачиваясь. Она слышала, как Минни вышла из комнаты. Дверь тихо закрылась. Собачки под кроватью жались к стене в цепенящем, неистовом ужасе.
Посреди потолка висела лампа, абажур из гофрированной бумаги потемнел там, где его касалось горячее стекло. Пол был покрыт узорным бордового цвета ковром, прикрепленным металлическими лентами, на оливковых стенах висели две литографии в рамках. С обоих окон свисали занавеси из машинного кружева пыльного цвета, похожие на подвешенные за край полосы пыли. Вся комната была пропитана атмосферой старой дешевой благопристойности; в волнистом зеркале дешевого лакированного шкафа, словно в застоявшемся пруду, казалось, сохранялись иссякшие тени чувственных жестов и мертвых страстей. В углу на прибитой поверх ковра выцветшей исцарапанной клеенке стоял умывальник с разрисованным цветами бачком, кувшином и вешалкой для полотенец; за ним стояло помойное ведро, тоже обернутое гофрированной бумагой.