Темпл продолжала в том же духе, то был легкий, непринужденный монолог, какой заводят женщины, ощутив себя в центре внимания; внезапно Хорес осознал, что она рассказывает о случившемся с неподдельной гордостью, с каким-то наивным и бесстрастным тщеславием, словно хвастая этим, и переводит с него на мисс Ребу быстрые, пронзительные взгляды, будто собака, пасущая двух овец.
- И при каждом вдохе я слышала шорох этой мякины. Не представляю, как это люди спят в таких постелях. Но, может быть, к этому привыкают. Или по ночам люди бывают усталые. Потому что я слышала этот шорох при каждом дыхании, даже когда просто сидела на кровати. Мне даже не верилось, что дело просто в дыхании. Я старалась совсем не шевелиться, но шорох все равно слышался. А все потому, что дыхание идет вниз. Кажется, что оно идет вверх, но нет. Оно идет вглубь, и я слышала, как они пьянеют на веранде. Стала представлять себе, что вижу на стене места, куда прислоняются их запрокинутые головы, и говорила: "Вот один пьет из кувшина. Теперь другой." Будто вмятины на подушке, понимаете?
И тут мне пришла странная мысль. Знаете, как это бывает, если испугаешься. Я глядела на свои ноги и старалась сделаться как парень. Подумала, что хорошо бы мне стать парнем, и потом старалась усилием мысли превратиться в парня. Представляете, что это такое. Как на занятиях, выучишь один вопрос, и, когда приступают к нему, смотришь на преподавателя и думаешь изо всех сил: "Вызови меня. Вызови меня. Вызови меня". Я вспомнила, как говорят детям, что если очень постараться, можно поцеловать свой локоть, и стала стараться. Старалась, как могла. Я боялась и думала, смогу ли узнать, когда это произойдет. То есть, еще не видя, и решила, что смогу, я представляла, как выйду и покажу им - вы понимаете. Зажгу спичку и скажу: Смотрите. Видели? Теперь оставьте меня в покое. И тогда смогу вернуться в постель. Я мечтала, что смогу вернуться в постель, потому что мне хотелось спать. Глаза у меня прямо-таки слипались.
И вот я крепко зажмурилась и стала твердить себе: Теперь я парень. Теперь я парень. Взглянув на свои ноги, я подумала, сколько им причинила. Сколько таскала их по танцам - с ума сойти. Потому что мне казалось, они теперь в отместку занесли меня туда. Я подумала - надо помолиться, чтобы превратиться в парня, и помолилась, а потом сидела не шевелясь и ждала. Потом подумала, что, может, не смогу узнать, и приготовилась взглянуть. Потом решила, что смотреть еще рано: что если взгляну слишком рано, то все испорчу, и тогда уже наверняка ничего не выйдет. И принялась считать. Сперва я стала считать до пятидесяти, потом решила, что этого будет мало, и еще раз сосчитала до пятидесяти. Потом решила, что если не взгляну в нужное время, то будет поздно.
Потом я решила, что нужно как-то застегнуться. Одна девушка ездила летом за границу и рассказывала о железном поясе в музее, что этот пояс король или кто он там, уезжая, замыкал на королеве, и я подумала, это как раз то, что мне нужно. Вот почему я взяла плащ и надела его. Рядом с плащом висела фляжка, я взяла ее тоже и положила в...
- Фляжку? - спросил Хорес. - Зачем?
- Не знаю. Наверно, просто боялась оставить там. Но я думала, вот если б у меня была эта французская штука. Думала, что на ней должны быть длинные острые шипы, и он узнает об этом слишком поздно, когда я воткну их в него. Я воткнула бы их до отказа, и представляла, как на меня потечет его кровь и как я скажу ему Вот тебе! Теперь уж ты оставишь меня в покое! - скажу я ему. Я не знала, что все будет наоборот... Хочу выпить!
- Сейчас дам, - сказала мисс Реба. - Рассказывай дальше.
- Ах, да; вот что еще было странно.
Темпл рассказала, как, лежа в темноте рядом с храпящим Гоуэном, прислушивалась к шороху матраца, слышала, что темнота наполнена движением, чувствовала, что к ней приближается Лупоглазый. Она слышала шум крови у себя в венах, маленькие мышцы в уголках глаз все расширялись и расширялись, чувствовала, что ноздри ее становятся то горячими, то холодными. Потом он стоял возле нее, и она говорила Ну, давай. Коснись меня. Коснись! Ты трус, если не коснешься. Трус! Трус!
- Понимаете, мне хотелось спать. А он все стоял. Я подумала, что если б он пошел дальше и все было бы уже позади, то смогла бы заснуть. И твердила Тогда ты трус! Трус! Тут я почувствовала, что мой рот растянулся для крика, ощутила внутри тот маленький ком, который вопит. Потом он коснулся меня, его маленькая холодная противная рука полезла под пальто, туда, где на мне ничего не было. Она походила на живой лед, и моя кожа стала отскакивать от нее, как маленькие летучие рыбки от носа лодки. Кожа словно бы знала заранее, куда двинется рука, и отдергивалась прямо перед ней, казалось, там, куда она коснется, не окажется ничего.
Потом рука подобралась к моему желудку, я не ела с прошлого дня, и в животе у меня забулькало, а мякина в матраце стала издавать шум, похожий на смех. Казалось, она смеется надо мной, потому что его рука приближалась к моим панталонам, а я еще не превратилась в парня.
Было странно, что я не дышала. Очень долго. И решила, что умерла. Потом случилась странная вещь. Я увидела себя в гробу. Была прелестной понимаете: вся в белом. На мне была вуаль, как на невесте, и я плакала, потому что умерла, или потому, что выглядела прелестно, или почему-то еще. Нет, потому что в гроб насыпали мякины. Я плакала, потому что мякину насыпали в гроб, где я лежала мертвой, однако все время ощущала, что мой нос становится то горячим, то холодным, видела всех людей, сидящих вокруг гроба, они говорили Разве она не прелестна? Разве она не прелестна?
Но я продолжала твердить Трус! Трус! Коснись меня, трус! Я разозлилась, что он тянет так долго. Мне хотелось заговорить с ним. Сказать Думаешь, я буду так лежать всю ночь, дожидаясь тебя? Сказать Послушай, что я сделаю. И я лежала там, мякина смеялась надо мной, я отдергивалась от его руки и думала, что сказать ему, что надо говорить с ним, как учительница в школе, и тут я стала школьной учительницей, а эта штука съежилась, почернела, вроде как негритенок, а я была учительницей. Потому что спросила Сколько мне лет? и сама ответила Сорок пять. У меня были очки и волосы с проседью, сама я вся раздалась, как это бывает с женщинами. На мне был серый, шитый на заказ костюм, а я всегда терпеть не могла серое. И я говорила этой штуке, что я сделаю, а она как-то съеживалась, словно уже видела розгу.
Потом я сказала Так не пойдет. Надо стать мужчиной. И превратилась в старика с длинной белой бородой, тут маленький черный человек стал все уменьшаться, уменьшаться, а я сказала Ну вот. Теперь ты видишь. Теперь я мужчина. Потом представила, что я мужчина, и тут это произошло. Раздался хлопок, словно вывернули наизнанку маленькую резиновую трубку. Эта штука была холодной, как бывает во рту, когда держишь его открытым. Я чувствовала это и лежала неподвижно, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от мысли, как он будет удивлен. Я ощущала, что дерганье под его рукой продолжается уже в панталонах, и старалась не рассмеяться от мысли, как удивлен и зол он будет через минуту. Потом я внезапно уснула. Даже не смогла дождаться, пока его рука доберется туда. Заснула сразу. И не чувствовала, как дергаюсь под его рукой, но все равно слышала мякину. Не просыпалась, пока не пришла та женщина и не отвела в сарай.