XXVI
Солнце взошло, а Хорес еще не ложился спать и даже не раздевался. Он дописывал письмо жене, уехавшей к отцу в Кентукки, в котором требовал развода. Сидя у стола и глядя на исписанную мелким неразборчивым почерком страницу, он впервые за четыре недели с того дня, как увидел Лупоглазого, наблюдавшего за ним у родника, ощутил успокоение и голод. Откуда-то донесся запах кофе. Покончу с этим делом и отправлюсь в Европу. Я устал. Я слишком стар для этого. Я родился слишком старым для этого, и мне до смерти хочется покоя.
Хорес побрился, сварил кофе, выпил чашку и съел ломтик хлеба. Когда он проходил мимо отеля, подъезжающий к утреннему поезду автобус стоял у обочины, в него усаживались коммивояжеры. Среди них оказался и Кларенс Сноупс с коричневым чемоданом в руке.
- Собираюсь на пару дней в Джексон по одному дельцу, - сказал он. Жаль, что потерял вас вчера вечером. Я потом приезжал на такси. Остались небось на всю ночь?
Грузный, одутловатый, он глядел сверху вниз на Хореса, намеки его не оставляли сомнений.
- Я мог бы прихватить вас в одно местечко, большинство людей о нем не знает. Мужчина там может получить все, что хочет. Но еще будет время, когда я узнаю вас получше. - Он слегка понизил голос и чуть наклонился в сторону. - Не беспокойтесь. Я не болтун. Здесь, в Джефферсоне, я один человек; а какой я в другом городе с хорошими ребятами, это касается только их и меня. Разве не так?
Чуть позже Хорес увидел издали идущую впереди сестру, она вошла в какую-то дверь и скрылась. Он попытался отыскать ее, заглядывал во все магазины, куда она могла зайти, расспрашивал продавцов. Ее нигде не было. Не обследовал он только лестницу между двумя магазинами, ведущую на второй этаж, где находились конторы, в том числе и кабинет окружного прокурора Юстаса Грэхема.
Грэхем хромал на одну ногу, и это обстоятельство привело его к занимаемой должности. Он с трудом пробился в университет штата и окончил его; город помнил, что в юности он водил грузовики и фургоны для бакалейных лавок. На первом курсе Грэхем приобрел известность своим трудолюбием. Он работал официантом в столовой, заключил договор с местным почтовым отделением на доставку корреспонденции со всех прибывающих поездов, и, прихрамывая, расхаживал с мешком за плечами: приятный молодой человек с открытым лицом, с добрым словом для каждого и с какой-то настороженной жадностью в глазах. На втором курсе Грэхем не возобновил договора и отказался от работы в столовой; мало того, у него появился новый костюм. Все были довольны, что благодаря трудолюбию он накопил денег и может все свое время посвящать занятиям. Учился Грэхем на юридическом факультете, и профессора-правоведы натаскивали его, как охотничью собаку. Университет он окончил успешно, хотя и без отличия.
- Все дело в том, что вначале ему приходилось трудно, - говорили профессора. - Начать бы ему так же, как остальные... Он далеко пойдет.
И лишь когда Грэхем закончил учебу, им стало известно, что в течение трех лет он потихоньку играл в покер в конторе платной конюшни. Через два года, когда его избрали в законодательное собрание штата, прошел слух об одной истории из его студенческой жизни.
В конторе платной конюшни шла игра в покер. Ставку должен был делать Грэхем. Он взглянул на сидящего напротив владельца конюшни, единственного оставшегося противника.
- Сколько там у вас, мистер Гаррисс?
- Сорок два доллара, Юстас, - ответил владелец.
Юстас положил несколько бумажек в лежащую на столе кучу денег.
- Сколько ставишь? - спросил владелец.
- Сорок два доллара, мистер Гаррисс.
- Гм-мм, - промычал владелец, разглядывая свои руки. - Сколько ты взял карт?
- Три, мистер Гаррисс.
- Гм-м. Кто сдавал карты?
- Я, мистер Гаррисс.
- Я пас, Юстас.
Окружным прокурором Грэхем стал недавно, однако не скрывал, что намерен выдвигать свою кандидатуру в Конгресс на основании перечня обвинительных приговоров, так что, когда он в своем пыльном кабинете оказался лицом к лицу с Нарциссой, выражение лица у него было такое же, как в тот раз, когда ставил сорок два доллара.
- Жаль только, что это ваш брат, - сказал Грэхем. - Неприятно видеть товарища по оружию, если можно так выразиться, ведущего безнадежное дело.
Нарцисса глядела на него пустым, туманным взглядом.
- В конце концов, мы должны защищать общество, даже если кажется, что оно не нуждается в защите.
- Вы уверены, что он не выиграет? - спросила Нарцисса.
- Видите ли, первый принцип судопроизводства гласит, что одному лишь Богу известно, как поведут себя присяжные. Конечно же, нельзя ожидать...
- Но вы думаете, что он не выиграет.
- Разумеется, я...
- У вас есть веские причины считать так. Должно быть, вам известны факты, о которых он не знает.
Грэхем бросил на нее быстрый взгляд. Потом убрал ручку со стола и принялся писать кончиком ножа для бумаг: "Строго между нами. Я нарушаю присягу, данную при вступлении в должность. Разглашать этого я не имею права. Но, может, вам будет спокойней, если будете знать, что у него нет ни малейшей надежды. Понимаю, каким для него это будет разочарованием, но тут уж ничего нельзя поделать. Мы знаем, что тот человек виновен. Так что, если у вас есть хоть какая-то возможность вывести брата из этого дела, советую ею воспользоваться. Проигравший адвокат все равно что потерпевший поражение спортсмен или оплошавший торговец или врач, его дело уже...".
- И чем скорее он проиграет, тем лучше, не правда ли? - сказала Нарцисса. - Пусть этого человека повесят, и все будет кончено.
Рука Грэхема замерла. Он не поднимал взгляда. Нарцисса сказала спокойным, холодным тоном:
- У меня есть причины желать, чтобы Хорес развязался с этим делом. Чем скорее, тем лучше. Три дня назад Сноупс, тот, что в законодательном собрании штата, звонил мне домой, хотел его разыскать. На другой день Хорес поехал в Мемфис. Зачем - не знаю. Вам придется выяснить это самому. Я хочу, чтобы он развязался с этим делом как можно скорее.
Нарцисса встала и направилась к двери. Грэхем поднялся и, хромая, шагнул вперед, чтобы распахнуть перед ней дверь; она снова бросила на него холодный, спокойный, непроницаемый взгляд, словно перед ней корова или собака и она ждет, пока животное не уберется с пути. Потом вышла. Грэхем прикрыл дверь и неуклюже шагнул, прищелкнув пальцами, но тут дверь отворилась снова; он торопливо схватился за галстук и взглянул на стоящую в дверном проеме Нарциссу.
- Как вы считаете, когда все это кончится? - спросила она.
- Знаете, я... Судебная сессия открывается двадцатого, - сказал он. Это дело будет рассматриваться первым. Скажем... через два дня. Самое большее через три, с вашей любезной помощью. И мне нет нужды заверять вас, что все останется между нами...