Дай на прощанье обещанье | Страница: 27

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– И че там?

– Камень в правой почке, – бесстрастно сообщает Алла Викториновна и протягивает руку по направлению к контролеру.

– Че?! – подскакивает та на месте и инстинктивно отстраняется от указующего перста. – Откуда знаешь?

– Фонит, – спокойно комментирует Алла Викториновна, чем вызывает у билетерши невероятное уважение.

– Да ладно, – отмахивается тетка в оранжевом жилете и хватается за поручень, пытаясь удержать равновесие в момент поворота.

– В почке – камень, – невозмутимо продолжает Алла Викториновна. – По-женски оперировались?

Билетерша с готовностью утвердительно кивает и с подобострастием смотрит на волшебницу:

– А еще вот знаете, женщина, очень у меня коленку ломит. Вот прям ломит всегда почти: холод – ломит, жара – ломит, тяжелое что подниму – снова ломит, а уж если, не дай бог, приболею там или что – вообще ужас! Так ломит! Вы б, женщина, посмотрели, может, уж все?

– Скажете тоже, «все»: артроз коленного сустава справа. Справа ломит?

– Справа, – ни жива ни мертва подтверждает билетерша и садится рядом с Аллой Викториновной. – Это вы видите то есть?

– Вижу, – отвечает пассажирка и снова протягивает руку к контролеру.

– Экстрасенс? – вспоминает популярное слово билетерша и глупо улыбается.

– Ну, как сказать… Можно сказать, и экстрасенс.

– А чего ж вы? И порчу снимаете?

– Снимаю, – честно признается Алла Викториновна, не отдавая себя отчета в том, что произойдет дальше.

– Ой, вы знаете, у меня ведь дочь сглазили! Вот сглазили, прям начисто. Ни один мужик с ей рядом не задерживается. А если и появляется, так она хворать начинает. И так хворает, хворает, что ррра-з – и нет мужика. Так одна и мыкается. Прям не знай, че делать-то! Может, вы ее посмотрите? Чай, хуже-то не будет?

– Не будет, – соглашается Алла Викториновна и обещает: – Посмотрю.

– Ой, посмотрите, правда, – радуется контролер и, счастливая, перебирая руками за поручни, добегает до водителя и что-то ему рассказывает. Тот, разумеется, не верит и даже матерится немного, раз или два, а потом останавливает транспорт, вылезает из кабины и заходит в салон.

– Эта вот? – небрежно спрашивает он у билетерши, но видно, что ему страшновато.

– Эта, – коротко, по-военному, отвечает контролер и корчит рожи: «Иди, мол, пока возможность есть. Вроде ниче баба-то. Не кусается».

Водитель с легкостью расшифровывает одну гримасу за другой и, воодушевленный, подходит к Алле Викториновне:

– Экстрасенс вы?

– Я, – не отрываясь от книжки, отвечает пассажирка, не обращая внимания на то, что автобус больше не едет и перед ней стоит сам водитель.

– Ну… – вальяжно говорит тот и подмигивает билетерше. – Это мы щас проверим. Может, ты и про меня скажешь…

– Чего? – недовольно поднимает глаза Алла Викториновна и видит рыжего амбала в вязаном наперстке на голове.

– Чего-чего! Может, и про меня скажешь? – с уже меньшей уверенностью спрашивает водитель, обжегшись о пронзительный взгляд странной бабы.

– Геморрой, – сообщает ему Алла Викториновна и добавляет: – Сахарный диабет второго типа. Гипертоническая болезнь… Простатит. Так?

– Так… – оседает водитель и с размаху плюхается на сиденье. Состояние ужаса сменяется сомнением: «Не врет ли? Может, просто угадывает, потому что у многих мужиков-то и простатит, и геморрой, и болезнь эта, когда давление туда-сюда, туда-сюда. За целый день-то напсихуешься! А тут еще сумасшедшая какая-то! Нет уж, не дождетесь! Так и поверил!» – рассуждает шофер и решается предпринять еще одну попытку: – А вы вот мне, женщина, скажите, было ли у меня ранение и где?

Алла Викториновна минуту-другую смотрит на «пациента», делает пару пасов руками и без эмоций докладывает:

– Проникающее ранение живота. Шрам чуть ниже пупка. Оперировались лет десять назад, не меньше. После операции – перитонит. Было?

– Было, – еле слышно отвечает водитель и беспомощно смотрит на напарницу.

– Ну, было и было, – улыбается ему Алла Викториновна. – Домой-то меня довезете?

– Довезем, – хором отвечают водитель и билетерша, после чего шофер покидает салон на полусогнутых ногах.

Усевшись в кабине, минуту гладит обтянутый кожей руль, а потом выкрикивает в салон:

– Куда везти-то, женщина?

– Заречная, 17.

Автобус подруливает прямо к подъезду – он сошел с маршрута сразу же, как только Алла Викториновна продемонстрировала чудеса экстрасенсорики.

– Стойте! Стойте! – возбужденно кричит она и подбегает к водительскому окошечку. – Вот мой дом уже! Вот подъезд! Угловой. Откройте двери!

Водитель останавливает свой автотранспорт и высовывается в окошечко:

– Вы это! Телефон, может, оставите? Или адрес? А я б к вам своего малого привел, а то болеет и болеет. По врачам уже затаскали, а лучше не становится…

Наивная Алла Викториновна, забывая об элементарных правилах безопасности, пишет на вырванной из записной книжки странице и адрес, и телефон, и даже место работы. Послание она заканчивает следующим предложением: «Алла Викториновна Реплянко. Экстрасенс».

Лифт не работал. На седьмой этаж топала пешком, распугивая своим пыхтением сидящие на ступеньках компании.

– Осторожнее, – возмущались потревоженные обитатели подъездов. – Не видите, люди сидят?

– Не вижу, – смиренно вздыхала Алла Викториновна и упорно тащилась вверх.

Дверь открыла недовольная дочь. Не поздоровалась, ушла в комнату. Большой поэт сидел на кухне, пил чай. Жене обрадовался:

– Пришла?

– Пришла, – жалобно сообщила Алла Викториновна и уселась на табуретку.

– Чего так долго-то? Десятый час, – посмотрел на часы поэт.

– Лабораторную готовила на завтра. Потом автобус долго ждала. Пока доехала… Лифт не работал.

– А не надо так долго… – выкрикнула из зала старшая и тут же захлопнула дверь.

– Есть будешь? – по-доброму поинтересовался поэт.

– Нет, – отказалась Алла Викториновна и выложила из сумки своего Казанцева.

– Фантастика?

– Фантастика.

– Казанцев, поди?

– Он.

– И охота тебе муру всякую читать? – изумленно поднял кустистые брови большой поэт, всем своим видом показывая, что если и нужно что-нибудь читать, то это его, настоящего поэта.

– Написал что-нибудь? – тихо спросила Алла Викториновна и расстегнула кофту, под которой поблескивал сиреневый шелк.

– Напишешь тут! – пожаловался большой поэт и кивнул в сторону двери. – Опять грызлись. Того и гляди сожрут друг друга. Может, квартиру разменяем? – неожиданно предложил он и начал мысленно прощаться с привычным пространством обжитого дома.