Я сгреб его за лацканы, прихватив немного его паршивой шкуры.
— Что-что, сучок?
— Он в задней комнате, сэр.
Сразу понял, с кем имеет дело.
Легендарный Фил Чикаго. Медвежатник, фальшивомонетчик. Руки по локоть в крови. Отпетый атеист.
— Никакого Шефа не существует, Кайзер. Это полная туфта. Сказки для малышей. И никогда не существовало. Есть синдикат, международный синдикат. В основном сицилийцы. Но никакого главного там нет. Ну, если разве что не считать Папы.
— Мне бы повидать его.
— Подумаем. — Фил подмигнул мне.
— Ты слышал что-нибудь о некой Клер Розенцвейг?
— Никогда.
— А Хизер Баткис?
— Погоди, погоди… Слыхал. Пергидрольная киска из Рэдклиффа [30] с вот такими буферами?
— Из Рэдклиффа? А говорит, из Вассара.
— Да? Врёт. Она профессорша в Рэдклиффе. Одно время путалась с каким-то философом.
— Пантеистом?
— Нет. Мне говорили, эмпириком. Стрёмный тип. Клал на Гегеля, вообще забил на диалектику.
— Понятно.
— Вот именно. Сначала он лабал джаз с двумя корешами, колотил по барабанам. А потом подсел на логический позитивизм. Дальше показалось мало — попробовал прагматизм. Последний раз я слышал о нем от его корешей: он их кинул на кучу бабок, чтобы дослушать курс по Шопенгауэру в Колумбии. Они теперь точат зуб, надеются, по крайней мере, добраться до его конспектов, худо-бедно отбить хоть что-нибудь на продаже.
— Спасибо, Фил.
— Не за что, Кайзер. Не за что. Ничего там нет. Одна пустота. Неужели ты думаешь, если бы я хоть столечко сомневался в полной бессмысленности бытия, я рисовал бы фальшивые чеки и дрючил сограждан, как я их дрючу? Вселенная сугубо феноменальна. Нет ничего абсолютного. И смысла никакого нет.
— Кто победил в пятом забеге на Акведуке?
— Санта-Бэби.
Я зашел к “О’Рурку”, взял пива и попытался свести все воедино. Но ничего не получалось. Сократ покончил с собой — по крайней мере, так говорили. Христа убили. Ницше сошел с ума. Черт возьми! Если Он существует, то явно не хочет, чтобы об этом узнали. Но зачем Клер Розенцвейг врала про Вассар? И что, если Декарт прав насчет дуализма Вселенной? А может, в точку попал как раз Кант, когда постулировал существование Бога через моральный императив?
Вечером я ужинал с Клер. Не прошло и десяти минут после десерта, как мы были в койке, и скажу тебе, приятель: пусть твоя западная мысль додумает остальное. Она показала мне такую акробатику, какую ты видал только на олимпиаде. Потом мы лежали височек к височку, ее светлые волосы разметались, наши тела так и не расплелись. Я курил и глядел в потолок.
— Слушай, Клер: что, если Кьеркегор прав?
— То есть?
— Что, если знать невозможно? Только верить.
— Полный абсурд.
— Не надо быть такой рационалисткой.
— Да нет, я вовсе не рациональна. — Она закурила. — Просто не хочу онтологии. Не сейчас. Если ты будешь настаивать, я… я просто не смогу.
Клер разволновалась. Я приподнялся и поцеловал ее. Зазвонил телефон, она сняла трубку.
— Тебя.
Это был сержант Рид из отдела по расследованию убийств, я узнал по голосу.
— Ну что, нашел Бога?
— Пока нет.
— Всемогущий Творец? Он же демиург, он же абсолют, он же начало всех начал и творец мироздания? Так?
— Все правильно.
— Только что в морг доставили одного жмурика. По приметам все совпадает. Тебе бы подъехать по-быстрому.
…Да, это был Он, никаких сомнений. И, судя по Его виду, работал профессионал.
— Когда привезли, он уже был готов.
— Где нашли?
— На складе по Деланси-стрит.
— Ну и какие идеи? Улики есть?
— Почерк экзистенциалиста. Сто процентов.
— Думаешь?
— По всему видно, плана у него не было. Чистая импровизация.
— Убийство в состоянии аффекта?
— Вот именно. Так что подозрения падают на тебя, Кайзер.
— На меня?
— Ну кто же в управлении не знает, как ты относишься к Ясперсу?
— Из этого следует, что я убийца?
— Пока нет. Пока подозреваемый.
Выйдя на улицу, я глотнул кислорода и попытался прочистить мозги. Потом схватил тачку, вылез в Ньюарке и прошел пешком квартал до итальянского ресторана Джордино. Там за укромным столиком сидел Его Святейшество. Папа Папой, что и говорить. Двое жлобов рядом с ним были мне знакомы по дюжине фотороботов.
— Садись, — сказал Папа, не отрываясь от феттучине, и сунул мне перстенек под нос. Я улыбнулся во весь оскал, но руки лизать не стал. Его это явно обломало, и я приободрился. Один — ноль.
— Съешь макарон?
— Нет, спасибо, Святейшество. А ты ешь.
— Вообще ничего не хочешь? А салатик?
— Я только что из-за стола.
— Смотри, воля твоя. У них тут готовят мировой соусок с рокфором. Не то что в Ватикане — там вообще прилично поесть негде.
— Слушай, Понтиф, я сразу к делу. Мне нужен Бог.
— Ты не ошибся дверью.
— Стало быть, Он существует?
Почему-то вопрос показался им очень смешным, все трое загоготали. Ублюдок рядом со мной сказал: “Неплохо! Малышу Пиноккио не терпится узнать, есть ли на свете Бог”.
Я повернулся вместе со стулом, чтобы занять позицию повыгодней, и опустил ножку ему на мизинец. “Прошу прощения”. Ублюдок налился кровью от ярости.
— Конечно, Он существует, Любошиц. Но связаться с Ним можно только через меня. Я единственный, с кем Он имеет дело.
— За что такая честь, отец?
— За то, что у меня есть красная сутана.
— Вот эта ночнушка?
— Не гони. Каждое утро я встаю, надеваю эту красную сутану и — бон джорно, следите за рукой! — превращаюсь в большую шишку. Все дело в том, как ты одет. Ну, сам подумай: если бы я ходил в трениках и спортивной куртке — оглянулся бы на меня хоть один католик?
— Значит, всё фуфло? Никакого Бога нет?
— Не знаю. Какая разница? Платят прилично.
— А тебе не приходило в голову, что однажды химчистка задержит твой красный балахон и ты станешь таким же, как все?
— А я сдаю в срочную, на сутки. Считаю, за спокойствие можно отдать пару лишних центов.