– Не смей так говорить со мной!
– Я говорю то, что чувствую. Мне не нравится, какой ты стала.
– Как тебе угодно. Я такая, какая есть, и я не изменю своего решения.
– Тогда нам не о чем больше разговаривать. Если ты вышвыриваешь Конни, то и мне нечего здесь делать! Нравится – ну и живи так! – закричала Ли. – Надеюсь, теперь ты сможешь наконец насладиться покоем и тишиной. Теперь, мама, у тебя этого будет предостаточно!
И Ли в гневе ушла, громыхнув дверью.
Эсма села, убитая этой жестокой тирадой. Только дочь знает, как ранить побольнее, как вонзить кинжал в самое сердце. Что же они все набросились-то на нее? Словно сговорились! Арест, развод, беременность. «Нет, больше не могу. Пусть наконец хоть кто-то сделает хоть что-то хорошее. Что-то, соответствующее христианской морали, что-то достойное – в этот наш безбожный век. Разве правильно было бы потакать Конни, посмотреть на все сквозь пальцы?..»
Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень… Почему же тогда эти слова Иисуса так и гудят в ушах, как колокольный набат?
Служебная квартира Дианы Ансворт – просторная, с двумя спальнями – располагалась в дальнем крыле детского интерната в пригороде Лидса. Когда-то это был огромный викторианский дом. Почти всю неделю Диана жила одна, а потом к ней из Лондона на поезде приезжала ее подруга Хейзел.
Хейзел тоже была медсестрой, и, как подозревала Конни, с Дианой их связывали любовные отношения. Они спали в одной постели еще до того, как Конни заняла вторую спальню: Диана прежде использовала ее как кабинет. Обе они были добры, дружелюбны, но лишних вопросов не задавали.
– Можешь оставаться здесь хоть до самого конца – я имею в виду до родов. Если хочешь, помогай мне с пациентами, – предложила Диана. – Только, конечно, без перенапряжения.
Тетя Ли привезла Конни к Ансвортам в день подарков, у них был небольшой домашний праздник. Диана тихонько увела Конни на кухню переговорить наедине.
– Ах, милая, ты в беде! Как жаль! Но что сломано, того уж не починишь, – улыбнулась она. – Можешь пожить у меня какое-то время. Там никто тебя не знает, и ты сможешь спокойно выходить кругом, когда живот станет совсем заметен. Но, боюсь, тебе придется принять очень важные решения, Конни. Главное решение твоей жизни – это оставить ребенка себе или найти ему другую семью. Сейчас не так-то легко пристроить младенца в приют. После войны многие приюты закрыли, так что тут придется искать лазейки. Усыновление – хороший вариант, у ребенка будут родители, они смогут вырастить его в лучших условиях, не так, как ты могла бы сейчас. – Диана говорила начистоту, прямо смотря на нее своими грифельно-серыми глазами. – Если бы только твоя мама была жива… Как же жаль… – вздохнула она.
– Я не хочу отдавать ребенка в другую семью. Я справлюсь сама.
– Давай подождем, пока он родится. Служащие из отдела социальной защиты лучше смогут всё тебе рассказать. Просто на ребенка нужны деньги, Конни. Много денег. Так что взвесь всё хорошенько. – И закончила про себя: «Что ж, зерно сомнения заронили. Мягко, но верно. Должна же я представить ей вещи в истинном свете!..»
Конни пересекла Пеннинские горы [59] с тяжелым сердцем. То и дело вспоминался бабулин гнев и яростная вспышка Айви. Лучше уж скрыться туда, где никто не станет ее осуждать! Но наступало очередное унылое утро, и ей просто не хотелось вставать. Однако у малыша внутри были свои представления о том, что ей следует делать, и он начинал толкаться.
– Чего, чего ты хочешь? Что мне сделать? – шептала она ему.
Диана загружала ее посильной работой: просила помогать с купанием детишек, у которых были слабые ноги, горб, мальчиков, которые бессмысленно болтали головками, стукаясь о решетку кровати. В приюте было много детей-инвалидов, и в сознании Конни зародилось еще одно опасение. А как она справится, если с ребенком окажется что-то не так? А вдруг он уже нездоров?
Она гнала прочь сомнения, но воспоминания о палате, в которой Джой лежала после родов, со всеми этими медицинскими приспособлениями, все же ее беспокоили.
Однажды, разглядывая витрину детского магазина, она углядела шерстяное одеяло: сине-желто-зеленая клетка, густая бахрома, просто отлично подойдет для коляски или кроватки, и не слишком дорогое. Повинуясь порыву, она купила его и прижала к лицу. Пахло новым и мягким.
И тогда она впервые задумалась, а каким же он будет: мальчик это или девочка, рыжий, как она, или темноволосый, как Марти или Лорни? Да она даже не может толком вспомнить, какого цвета у них волосы, как-то всё смазалось в памяти! Она так мало знает о них обоих! Нет, это будет просто ее собственный ребенок, с собственными генами. Никакого отношения он к ним не имеет. Да нет, конечно, имеет…
Одно одеяльце в коляску – это, разумеется, еще не приданое для новорожденного, но, по крайней мере, начало положено. Постепенно приближался день, когда ей будет трудно скрывать живот. Но здесь никого это особенно не заинтересует. Она высокая и худая, и, когда стоит прямо, ничего пока не видно.
Просто мука – проходить мимо детского магазина и видеть все эти ползунки и распашонки, так остро они напоминают о том, что ей предстоит!
Джой целиком погрузилась в свою новую жизнь, а Роза уже уехала из Саутгемптона и теперь на другом конце света. Никогда еще Конни не чувствовала себя такой одинокой и при этом так расчетливо сосредоточенной на конкретных действиях! Но постепенно ее наполняла тяжесть, и она ложилась, накрывалась одеялом и читала, словно надеясь оттянуть принятие самого важного решения.
По настоянию Дианы она посетила местного доктора. Доктор Ширлинг был врачом старой школы, в прошлом миссионер. Судя по всему, он был из тех людей, кто считает, что ты не можешь прикоснуться к человеку противоположного пола, если вы как минимум не помолвлены – позволительно разве что слегка коснуться кисти руки, и при любых обстоятельствах лучше выйти замуж, чем гореть в аду.
Он холодно осмотрел ее. Постарался не показывать своего раздражения по поводу того, что она позволила отношениям зайти так далеко и не предприняла никаких мер предосторожности, продемонстрировав вместо этого «в высшей степени беспечное поведение».
– Вы, должно быть, совсем потеряли голову. Такое безрассудство! А производите впечатление разумной девушки. И вот так печально кончить свою жизнь! – ворчливо проговорил он.
И он собрался выпроводить ее, словно она была глупой необразованной девицей, но Конни к тому времени уже не так благоговела перед медиками. Доктор Фридман успел рассказать ей немало забавных историй о своих коллегах, чтобы она теперь могла относиться к ним как к обычным людям, наделенным специальными знаниями.
– Я хочу продолжить образование, – сказала она в ответ. – Найду ясли, буду подрабатывать.